Двое добирались до моря
— Тогда, — сказал он, — вероятно, ваша тетка по-, может мне в одном довольно тонком деле, с которым я столкнусь, когда буду в Стамбуле.
— Конн, — нервно вмешалась Скай. — Я не знаю, мудро ли обременять господина Кира нашими проблемами.
— Если я хочу получить помощь его тетки, я должен довериться ему.
— Нет, милорд, — возразил Эли Кира, — ваша сестра права. Не доверяйтесь мне. Поскольку мне не суждено быть в Стамбуле, то нет необходимости знать ваши проблемы. Вместе с аккредитивом я дам вам письмо для моей тетки, в котором будет сказано, что вам можно доверять и что семья должна помочь вам, если при этом они не будут подвергать опасности себя. Мне лучше ничего не знать о ваших делах. Если это дело опасное, чем меньше людей будут знать о нем, тем лучше.
Уладив дело, Эли Кира уехал. Он проследит, чтобы утром необходимые сведения и бумаги были отправлены в первую очередь. На Восток послали трех гонцов. Первым должен был быть голубь, который долетит до Парижа, где с его лапки снимут послание и привяжут его к лапке другой птицы, которая полетит до следующего места назначения, где письмо будет передано следующей птице, и так далее, пока последний голубь не долетит до Стамбула. Два других гонца начнут свое путешествие морем, но только человек, следующий по южному маршруту, через Средиземное море, проделает весь путь на корабле. Другой человек доберется морем до Гамбурга, а оттуда поедет верхом, через немецкие государства до северных границ Оттоманской империи, и будет добираться до Стамбула.
Очень вероятно, что все три гонца Эли Кира благополучно доедут до Стамбула в положенные сроки, но подстраховаться всегда полезно. Когда Конн О’Малли доберется до столицы Оттоманской империи, там не будет никаких сомнений относительно того, кто он. На Кира можно было положиться.
Три старших брата О’Малли отсутствовали дома несколько последних дней, но когда корабли выходили из лондонского Пула, Брайан, Шон и Симус были на борту вместе с верными матросами. Правда, многие матросы в этот первый день выглядели усталыми. Учитывая свой небольшой опыт, Конн понимал, что предпочтет плыть с этими, обученными О’Малли и заслуживающими доверия матросами, чем с любыми другими.
Конн попрощался с сестрой и ее мужем в Гринвуде. В синих глазах Скай стояли слезы, когда она поцеловала его. Он смахнул рукой ее слезы и сказал с кривой ухмылкой:
— Единственная опасность, которая мне грозит, Скай, это морская болезнь.
Она ласково засмеялась.
— Ты был самым плохим мореходом из всех нас, а ты ведь сын Дубдхара О’Малли.
— Семя старика, вероятно, ослабло, когда я был зачат, Скай. Я получил все обаяние, которое Бог забыл дать моим братьям, но вместе с этим и слабый желудок.
— Не испытывай судьбу, Конн. Ты не поможешь Эйден, если погибнешь, а я знаю, что она жива. Я чувствую это! Обязательно передай мое письмо Осману. Скажи, что мне жаль, что я не смогла приехать сама, я стараюсь не противиться своей судьбе. Он поймет. — Она крепко обняла его, поцеловала в обе щеки и сказала:
— Да поможет, тебе Бог, братец, да поможет тебе пресвятая Богородица быстро возвратиться домой вместе с Эйден.
— Не беспокойся, Скай, — сказал он, — я вернусь с Эйден, обещаю. Со мной не случится того, что случилось с Найлом, если тебя беспокоит это. — Крепко обняв ее, он повернулся к зятю, и мужчины пожали друг другу руки.
— Она сказала все, — улыбнулся Адам, — но так она делает всегда. Удачи, парень! Вы оба скоро вернетесь к нам, я уверен в этом!
Гринвудская карета отвезла Конна в лондонский Пул, где его переправили на корабль Робби, совершенно новое « судно; на нем капитан из Девона предпринял свое первое плавание прошлой зимой. Корабль назывался „Счастливое путешествие“, и Робби раздувался от гордости; хваля его скорость и маневренность. Конн будет делить с Робби каюту капитана в этом путешествии.
Оглядывая просторную каюту, Клуни удовлетворенно улыбался.
— Да, нам будет удобно здесь, милорд, и я рад снова почувствовать палубу под ногами.
Конн ничего не сказал. До сих пор его желудок, казалось, справлялся с качкой, но не стоило искушать судьбу. Он чувствовал движение корабля, прокладывавшего путь среди пришвартованных судов и выходившего в Темзу.
— Думаю, мне надо выйти на палубу. Клуни, — сказал он. Он не заметил, что слуга ухмыльнулся. Тот знал про позор семьи О’Малли, поскольку желудок Конна всегда был предметом разговоров жителей Иннисфаны. На палубе он чувствовал себя хорошо, вдыхая запахи реки и в глубине души надеясь, что он и вправду перерос свою постыдную болезнь.
День выдался солнечным и теплым — ничто не предвещало наступающую осень. Легкий ветерок наполнял паруса, и корабль медленно и уверенно спускался по Темзе к открытому морю. Они миновали Стренд. Там, на покрытой пышной растительностью зеленой лужайке Гринвуда, стояли его сестра, ее муж и все слуги. Они махали руками, выкрикивая пожелания доброго пути и удачи ему и его флотилии из четырех кораблей. Он помахал им в ответ, глаза его увлажнились от душевного волнения. Он стоял, следя за ними, до тех пор, пока река не сделала поворот и они не исчезли.
Немного позже они прошли Гринвич, пустой и тихий в отсутствие двора. Это было любимое место королевы, и он понял, почему, когда рассматривал его с борта корабля, почувствовал, как сжалось его сердце, — именно там он впервые увидел Эйден. Там они поженились, и оттуда отправились в путешествие в столь любимый Эйден Перрок-Ройял. Он хотел, чтобы она невредимой вернулась домой. Он намерен найти ее, несмотря ни на какие препятствия. Разве не он говорил ей, что их любовь вечна? Он молился, чтобы она не забывала об этом, где бы она ни была.
Местность была ровной, и по левому борту ему был виден Саутенд. Конн знал, что за ним находится Маргейт, а потом та часть моря, которую называли Английским каналом. «Счастливое путешествие» вышло из Темзы с изяществом танцующей девушки, и, почувствовав знакомую качку несущегося по волнам корабля, сердце Конна застучало от четкой уверенности, что величайшее приключение, которое когда-либо предстояло ему пережить, наконец началось,
Часть 3. ЗАМОРСКИЙ ПОДАРОК
Теплый осенний ветерок ласкал щеки, когда корабль приближался к громадному городу, называемому городом Константина. Хотя, петляя среди греческих островов, корабль несколько раз делал остановки, чтобы пополнить запасы пресной воды, ей не позволяли сходить на берег. Она считалась слишком ценным товаром, который надо было оберегать. Уже много недель ее нога не ступала на твердую землю, и она с нетерпением ждала, когда сможет это сделать. Путешествие нельзя было назвать неудобным. Наоборот. Все делалось для того, чтобы обеспечить ей все удобства. Тем не менее за всю свою жизнь она никогда не чувствовала себя такой ограниченной в своих действиях.
За каждым ее движением следили. В Алжире она была не свободна, а на корабле, ставшем ее тюрьмой после отплытия, ее права стали еще более ограниченными.
Она провела во дворце дея целую неделю, прежде чем ее доставили в закрытом паланкине в порт и посадили на корабль. Вскоре после рассвета, на второй день ее пребывания в Алжире, дверь ее комнаты внезапно распахнулась, и она испуганно села, когда в комнату вошла Мег.
Эйден быстро вскочила.
— С тобой все в порядке, Мег? Маргарет Браун смотрела на свою подругу какими-то остекленевшими глазами.
— Со мной все хорошо, — сказала она. — Вероятно, я устала, а все остальное чудесно.
Эйден не терпелось расспросить ее.
— Дей… — начала она, но Мег оборвала ее.
— Я больше не девственница, — тихо сказала она. — Он не молодой мужчина, Эйден, но он, несомненно, силен, и недобрым он не был.
Эйден обняла девушку и нежно баюкала ее.
— Если я чем-то могу помочь или что-то объяснить тебе, Мег, ты только спроси. Я бы так и сделала вчера вечером, но они слишком быстро пришли за тобой.
— Со мной все хорошо, — в третий раз повторила белокурая девушка, — и я примирилась с тем, что мне предстоит провести остаток дней здесь, с моим повелителем и хозяином. В этой жизни я никогда не увижу Кент. Это не самое худшее, что могло произойти со мной, Эйден. Я даже могу родить ребенка. Фаворитки дея по-прежнему рожают детей, а ребенок будет для меня целым миром. Он будет моим, моей семьей.
Потом Мег свернулась на матрасе, на котором недавно лежала Эйден, и уснула. Когда она проснулась, казалось, что голова у нее стала ясной, а синие глаза оживились, однако ее взгляд на свое положение не изменился. Она решила смириться со своей участью рабыни и, приняв такое решение, успокоилась.
— Ты больше не должна называть меня Мег, — сказала она Эйден ближе к вечеру. — Мег Браун больше не существует. Дей сказал, что теперь мое имя — Садира. Это означает «полная сновидений». Господин говорит, что я явилась ему как сон, потому что вернула ему юношеские чувства.
Это было последнее, что сказала Эйден англичанка. Вскоре за Мег пришел главный евнух, чтобы отвести ее в ее личные комнаты. Евнух напыщенно сказал Эйден:
— Она обрела большую благосклонность моего владыки и хозяина. Ты тоже можешь добиться этого.
Больше Эйден никогда не видела Мег. Молодой евнух, который был приставлен к ней, носил имя Джинджи, и через него до нее доходили кое-какие скудные сведения. Он был юношей со смуглой кожей, с классическими чертами лица, подернутыми влагой темными глазами и коротко остриженными черными волосами. Его внешность сильно отличалась от окружающих. Она считала его довольно красивым. Его кастрировали, когда ему было только три года, о чем он гордо сообщил ей. Эта операция была очень опасной, и более половины мальчиков, которые подвергались ей, умирали после нее. Его ценность удвоилась именно потому, что ему сделали эту операцию, а не просто удалили мошонку. Потом Джинджи показал Эйден трубку с изумительной резьбой, при помощи которой он мочился. Это подарок его прежнего хозяина, который был вынужден продать Джинджи, когда наступили трудные времена.
Эйден еле сдерживала смех. Чуть меньше года назад она была дочерью лорда Блисса. Она считала, что ее пребывание при дворе до замужества открыло ей глаза в мир, но сейчас она узнает многие вещи, о существовании которых и не подозревала, которые не могли ей присниться даже в страшном сне. Ах, какие чудесные истории ей предстоит рассказывать по возвращении домой. А она не теряла надежду на то, что вернется домой, в Англию.
— Утром мы отплываем в Стамбул, — объявил ей Джинджи на шестой день ее пребывания в Алжире, — и я еду с тобой! — Он был очень возбужден. Это поручение поднимало его по иерархической лестнице среди ему подобных.
— Что ты знаешь о гороскопе, который сделал знаменитый астролог Осман? Подхожу ли я султану? — спросила она евнуха.
— Он сделан, — немедленно ответил Джинджи, — и завтра днем здесь будет Осман. Он скажет, что ожидает тебя.
— Разве я должна встречать его в таком виде? — спросила она. — Разве одежды, обещанные мне, еще не готовы? Я же не поеду к султану в том, что на мне надето сейчас?
— Потерпи, медноволосая женщина, — посоветовал он. — Твои новые одежды привезут сегодня, еще до того, как великий Осман покинет свой дом.
— Сколько раз должна я повторять тебе, Джинджи, что меня зовут Эйден? — Они говорили по-французски, ведь это был единственный язык, который оба знали.
— Этим именем ты называлась в своем мире, но когда ты попадешь в Стамбул, тебе придумает имя султан или его главный евнух. Я не хочу тратить время, чтобы запоминать имя, которое тебе не понадобится. Скоро тебе дадут новое.
И убедить его она не смогла.
Османа Эйден встречала, одетая в халат из переливчатого синего шелка, который был одним из ее любимых цветов. Рукава одеяния были расшиты каймой из золотой нити, жемчуга и бисера, такой же каймой был украшен подол и вырез. На ногах у нее были сандалии без каблуков из позолоченной лайки. Джинджи оказался умелым парикмахером. Он зачесал волосы Эйден и заплел их в длинную косу, в которую вплел ленты и нитки жемчуга.
— Как хорошо вы выглядите, дитя мое, — приветствовал ее Осман, удобно усаживаясь на подушки.
Посмотрев на Джинджи, который суетился вокруг в надежде услышать, что скажет Осман, астролог сказал:
— Убирайся, евнух, и не вздумай подслушивать под дверью. То, что мне нужно сказать, предназначается только этой женщине. Я узнаю, если ты нарушишь мой приказ.
Джинджи поклонился Осману и неохотно вышел из комнаты. Кого-нибудь другого он мог бы ослушаться и приставил бы ухо к двери, но про астролога говорили, что у него есть второе зрение. Евнух не стал испытывать судьбу, отворачиваясь от удачи, недавно улыбнувшейся ему.
Эйден с тревогой смотрела на Османа.
— Джинджи говорит, что мы должны уезжать завтра, господин Осман. Неужели я на самом деле должна плыть в Стамбул? Разве я не вернусь в Англию?
— Ты на самом деле должна плыть в Стамбул, дитя мое, но не бойся. В твоем гороскопе я не увидел длительной связи с султаном Мюрадом.
— Как жаль, что я вообще должна ехать туда, — беспечно заметила Эйден, — если я там не останусь.
— Я не сказал этого, дитя мое. Я сказал, что ты будешь недолго связана с султаном Мюрадом, но я вижу еще кого-то, кто войдет в твою жизнь, мужчину, но не твоего мужа, кого-то, кто тем не менее будет удерживать власть над тобой. Со временем у тебя не останется выбора, кроме как подчиниться ему. Но остерегайся его, потому что он Скорпион, а Скорпион может заставить Львицу подчиняться своей воле. Я не уверен, что ты сможешь взять верх над ним. Твой гороскоп очень запутан, в нем есть что-то, чего я не могу понять. Там читается второе рождение.
— Что это означает, господин Осман? Вы видите Конна в моем гороскопе?
— Да, Близнецы есть в нем, но в конце, дитя мое. Именно ты сама должна преодолеть все преграды. Твоя судьба в твоих руках, и только в твоих. Остальные могут только помогать тебе, но именно ты сама должна одержать окончательную победу.
— Победу над чем? — спросила она.
— Не знаю, дитя мое, но, возможно, над собой.
— Господин Осман, вы пугаете меня, а я надеялась, что вы меня ободрите.
— Дитя мое, — сказал он и, наклонившись над небольшим круглым столиком, разделявшим их, погладил ее по голове, — величайшая истина, которую я могу сказать тебе, состоит в том, что в мире есть единственный человек, на которого ты можешь полностью положиться, и этот человек — ты сама. Ты держишь свою судьбу на ладони своей руки. Звезды могут только подсказать, однако всякий раз, когда нам предстоит делать выбор, перед нами открываются два пути, по которым мы можем идти. Путь, который мы выбираем, определяет нашу судьбу. Ты плохо знаешь жизнь, если тебе это не известно.
— Это правда, — ответила она, — я плохо знаю жизнь. Несколько минут они просидели в дружелюбном молчании, а потом Эйден спросила:
— Вы послали весточку моей золовке, господин Осман?
— Послал, — ответил он.
— Тогда Конн приедет за мной. Где бы я ни была, он найдет меня, и мы снова будем вместе.
— Тебе надо верить в это, дитя мое, — сказал Осман. — Помни, что я сказал. Ты, и только ты сама управляешь своей судьбой.
Она вспоминала этот разговор сотни раз в последующие дни, но сейчас, рассматривая купола и шпили Стамбула, она испугалась. С моря город казался необычным и красивым, тем не менее это был чужой город, и она подумала о том, какую участь уготовил он ей.
— Госпожа! — Джинджи встал рядом с ней.
— Госпожа, ты должна спуститься в свою каюту, чтобы я мог приготовить тебя для выхода на берег.
Не говоря ни слова, Эйден повернулась и пошла за молодым евнухом в свою каюту. Корабль, на котором они плыли, был большой торговой галерой, которую нанял дей, чтобы доставить повелителю свои подношения. Основной двигательной силой галеры был ветер, наполнявший ее паруса, но на ней имелась также команда гребцов. Эти гребцы не были рабами. Это были моряки, которые зарабатывали себе на жизнь работой на гребных скамьях. Владелец галеры предпочитал нанимать их, а не держать рабов. Моряки работали по доброй воле, и, стало быть, ему не грозила потеря груза из-за возможного бунта.
Корабль был загружен подарками для повелителя. Внизу, тщательно оберегаемые, находились двенадцать прекрасных кобылиц и золотистый красавец жеребец арабской породы, две пары собак — охотников на львов с юга великой пустыни, и две пары длинношерстных салуки, изящных и быстрых собак, с которыми арабы охотились на газелей. Среди подарков — замечательные часы из Франции, сделанные из чистого золота и инкрустированные драгоценными камнями. Султан любил рисовать и разбирать часы. Среди подарков было также седло для жеребца, сделанное из лучшего сафьяна, с уздечкой из такой же кожи. Уздечка имела золотой мундштук и была украшена полудрагоценными камнями. На седло нашили пластинки золота, а стремена, как и мундштук, были сделаны из чистого золота. Дей посылал султану сотню здоровых, сильных молодых мужчин-португальцев, два прекрасно подобранных рубина цвета голубиной крови, размером с небольшой лимон, трех похожих друг на друга карлиц, пару черных пантер, сумку розовых жемчужин совершенной формы, каждая размером с вишню, и Эйден. Великое множество подарков.
Эйден привыкла к своим удобным и красивым одеждам, которые обычно носили богатые турчанки. Они состояли из мешковатых шальвар, которые сужались у лодыжек, широкой блузы, поверх которой одевалось платье с юбкой с разрезами, с длинными рукавами и низким вырезом, из которого была видна тонкая материя блузки, и красиво расшитой шали, которая завязывалась на бедрах. Джинджи сказал Эйден, что, если она заслужит благосклонность султана, ей, вероятно, подарят украшенные драгоценностями пояса, которые она будет носить вместо шали. Сейчас, когда они готовились покинуть корабль, Джинджи помог своей хозяйке надеть ферадже. Это была накидка из шелка цвета белой лаванды с отделкой из бледно-сиреневого шелка, укрывающая Эйден с головы до ног. Джинджи осторожно прикрепил чадру над ее переносицей, тем самым успешно скрыв ее от всех, кто осмелился бы глазеть на женщину. Только глаза были доступны таким храбрецам.
Она слышала, как на палубе моряки быстро швартовали корабль к пристани, потом тяжелый удар сходен, брошенных с палубы на землю. Джинджи потянул ее за рукав.
— Пойдем, госпожа. Ты первой должна сойти на берег, раньше животных и карлиц. На берегу тебя ждет паланкин, присланный из дворца.
Последний раз оглядев каюту, которая была ее убежищем последние несколько недель, Эйден вслед за Джинджи вышла на палубу. Там ее ждал капитан. Он низко поклонился ей.
— Госпожа, — обратился он к ней на плохом французском, — я надеюсь, путешествие не утомило тебя и ты будешь хорошо вспоминать о нас.
— Благодарю, — ответила она. — Путешествие было очень приятным.
«Приятным, — подумала она, — если учитывать, что начинается мое рабство».
— Пусть Аллах хранит тебя и направляет тебя на твоем пути, — сказал капитан и пошел присматривать за разгрузкой лошадей.
— Посмотри! Посмотри! Я ведь говорил тебе! — возбужденно воскликнул Джинджи. — На пристани стоит султанский паланкин!
Он помог Эйден сойти по сходням и торопил ее, когда они шли к паланкину. Четыре носильщика сидели на земле в ожидании своего пассажира и скучающий евнух, который поднялся при их приближении.
— Меня зовут Омар, — сказал евнух. Он говорил по-турецки, и Эйден поняла его. Джинджи учил ее языку последние несколько недель. — Это рабыня французского дея?
Источник