Перевод песни Intelligency — August
Intelligence — August текст
[Куплет 1]
Мама стерпит, Бог простит
Выживают лопасти
Батарейки под язык
Мой добрый мир ко мне привык
Хуже не было давно
Я пробиваю третье дно
Море нечем потрясти
Выживают лопасти
Из пластмассовых скал я о жизни узнал
Море в ванну налил и узнал о любви
[Проигрыш]
[Куплет 2]
Мама стерпит, Бог простит
Все под гимны молодости
Лучше не было давно
Я пробиваю потолок
И убило, прибыло и приплыло
Накрыло и раскрыло
Не было и было
Было и…
Мама стерпит, Бог простит
Все под ритмы молодости
Тихий берег, молодая Луна укрывает
Иди ко мне, тут густая трава, ух!
[Проигрыш]
Пара слов о группе Intelligency и их песне August
Intelligency — белорусская музыкальная группа, играющая в стиле уличный техноблюз. Песня Intelligence — August из альбома RENOVATIO приобрела популярность благодаря приложению TikTok и продвижению в Яндекс.Музыке. 7 марта трек уже достиг 5 места в чарте Shazam Russia и попал в топ 100 Shazam World. Успех песни обусловлен как оригинальной манерой исполнения, так и мелодичным запоминающимся проигрышем. Лёгкость и непринужденность мелодии и текста песни Intelligence — August (Мама стерпит, Бог простит … Не было и было…) создают совершенно особую атмосферу. На музыкальных ресурсах ценители пишут позитивные отзывы, а авторы, группа Intelligency, по их словам совсем не ожидали такого успеха.
*Кстати, название песни иногда пишут вот так — Intelligence — August, хотя правильное название группы — Intelligency.
Источник
Стишок №65127
Над седой равниной моря
Гордо реет буревестник
Черной молнии подобный
Ссать охота — как из пушки
Будто бочку пива выдул
Что же делать бедной птице
В море пИсать неприлично
Там и рыбы, и медузы
Ползая по дну москому
Ссат и серют где попало
Долго думал буревестник
И решил лечу на берег
На песочек испражнюся
Час летит. Другой и третий
Не видать родного брега
Ссать охота -мОчи нету
Мочевой пузырь. Скотина
Аж из жопы показался
Вдруг вдали блеснули скалы
Словно гранями алмазы
Глупый пИнгвин постарался
Обосрал что было можно
Буревестник, стиснув яйца
Ринулся к родному брегу
Яйца словно две канистры
А пузырь ну как цистерна
Ближе, ближе берег милый
Вот уже чуть-чуть соталось
Не стерпел — открылся краник
И поток мочи вонючей
Хлынул нА берег. Смывая
Все, что на пути вставало
А по берегу, меж делом,
Старый дед ходил кручинясь
Он закинул в море невод
И без невода, как дятел
Ходит-бродит по округе
Вдруг старик услышал рокот
Поднял голову седую
И из черной грозной тучи
В рот, в глаза,. еще куда-то
Хлынул в деда срам позорный
Вмиг до ниточки уделав
Охренел старик немного
Хавальник раскрыл беззубый
И промолвил: Что за гадство
Море невод утащило
Тут еще вонючий пИнгвин
Ходит серит где попало
Мало этого — так нате
И впридачу обоссали
Плюнул дед на это дело
ЗабралсЯ на остры скалы
Три разА перекрестился
И башкой своей дебильной
Начал биться о булыжник
Мордой искры высекая
Выкрикая и проклятия, и хулы
Матом кроя что попало
Тут из-за скалы граненной
Пингвин вытащил моргала
И промолвил тихо: старче
Что ж ты голову ломаешь
Скалы переводишь в щебень
Заберись-ка ты повыше
Да на самую верхушку
Встань. И вниз кидайся смело
Сразу проку будет больше
Дед послушался совета —
Кракнул о булыжник череп
И мозги фейерверком белым
Разлетелись по округе
Покрывая тонким слоем
Близлежащие ландшафты
Долго пингвин надрываясь
Хохотал, держась за жопу
Не стерпел — порвалась жопа
Все вокруг говном забрызгав
Ну а глупый буревестник
Став причиной злодеяний
Посмотрел на это с верху
И срулил обратно в море
По себя все ухмыляясь:
Ни фига себе попИсал
Лучше буду пИсать в море
Пусть подохнут и медузы, и акулы
Пусть вся фауна загнется
Но родной любимый берег
Будет чистый и красивый
Не в мозгах и не в какашках.
Тут мораль такая, братцы —
Где приспичит, там и ссыте
Не хрен до дому ломиться
Все равно добра не будет.
Источник
Стишок №65127
Над седой равниной моря
Гордо реет буревестник
Черной молнии подобный
Ссать охота — как из пушки
Будто бочку пива выдул
Что же делать бедной птице
В море пИсать неприлично
Там и рыбы, и медузы
Ползая по дну москому
Ссат и серют где попало
Долго думал буревестник
И решил лечу на берег
На песочек испражнюся
Час летит. Другой и третий
Не видать родного брега
Ссать охота -мОчи нету
Мочевой пузырь. Скотина
Аж из жопы показался
Вдруг вдали блеснули скалы
Словно гранями алмазы
Глупый пИнгвин постарался
Обосрал что было можно
Буревестник, стиснув яйца
Ринулся к родному брегу
Яйца словно две канистры
А пузырь ну как цистерна
Ближе, ближе берег милый
Вот уже чуть-чуть соталось
Не стерпел — открылся краник
И поток мочи вонючей
Хлынул нА берег. Смывая
Все, что на пути вставало
А по берегу, меж делом,
Старый дед ходил кручинясь
Он закинул в море невод
И без невода, как дятел
Ходит-бродит по округе
Вдруг старик услышал рокот
Поднял голову седую
И из черной грозной тучи
В рот, в глаза,. еще куда-то
Хлынул в деда срам позорный
Вмиг до ниточки уделав
Охренел старик немного
Хавальник раскрыл беззубый
И промолвил: Что за гадство
Море невод утащило
Тут еще вонючий пИнгвин
Ходит серит где попало
Мало этого — так нате
И впридачу обоссали
Плюнул дед на это дело
ЗабралсЯ на остры скалы
Три разА перекрестился
И башкой своей дебильной
Начал биться о булыжник
Мордой искры высекая
Выкрикая и проклятия, и хулы
Матом кроя что попало
Тут из-за скалы граненной
Пингвин вытащил моргала
И промолвил тихо: старче
Что ж ты голову ломаешь
Скалы переводишь в щебень
Заберись-ка ты повыше
Да на самую верхушку
Встань. И вниз кидайся смело
Сразу проку будет больше
Дед послушался совета —
Кракнул о булыжник череп
И мозги фейерверком белым
Разлетелись по округе
Покрывая тонким слоем
Близлежащие ландшафты
Долго пингвин надрываясь
Хохотал, держась за жопу
Не стерпел — порвалась жопа
Все вокруг говном забрызгав
Ну а глупый буревестник
Став причиной злодеяний
Посмотрел на это с верху
И срулил обратно в море
По себя все ухмыляясь:
Ни фига себе попИсал
Лучше буду пИсать в море
Пусть подохнут и медузы, и акулы
Пусть вся фауна загнется
Но родной любимый берег
Будет чистый и красивый
Не в мозгах и не в какашках.
Тут мораль такая, братцы —
Где приспичит, там и ссыте
Не хрен до дому ломиться
Все равно добра не будет.
Источник
СКАЗКА
О МЕРТВОЙ ЦАРЕВНЕ
И О СЕМИ БОГАТЫРЯХ
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла,
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет.
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне на зло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, бог с тобой».
А сама пришла домой.
«Что? — сказала ей царица, —
Где красавица девица?»
— Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она. —
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей на встречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно!
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: «Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх во светлую светлицу
И оставили одну,
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечут ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?»
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей».
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
«Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь, —
Коли так, не заикнуся
Уж о том». — «Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина».
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
«Здравствуй, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей».
И царица налетела
На Чернавку: «Как ты смела
Обмануть меня? и в чем. »
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. «Постой,
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу».
Отвечает ей черница:
«Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне». — Царевна хочет
Выдти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги — и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. «Что за чудо?
Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит: —
На ж, лови!» — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала:
«Благодарствую, — сказала. —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!»
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит.
Пес как прыгнет, завизжит.
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. «Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед».
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала.
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» — и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки насквозь.
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила.
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала.
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им на встречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. «Не к добру! —
Братья молвили: — печали
Не минуем». Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой,
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решеткой оградили;
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: «Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному».
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее».
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
«Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать ее в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил».
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
«Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Братец мой,
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На сторо́же я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна, видно,
Пробежала». — «Как обидно!» —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
«Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай».
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». — «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста».
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба.
Ах. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним.
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
Источник