Море волнуется раз
Выиграв на телевидении приз, Лада поехала к морю. Однако разбушевавшаяся стихия заставила ее забыть об отдыхе и вспомнить о том, что она студентка медицинского. А когда кошмар закончился, она стала мечтать о новой встрече с мужественным загорелым командиром отряда МЧС.
Но прежде чем эта встреча состоится, Лада переживет еще одно приключение: ее похитят и оставят в каюте яхты под присмотром свирепой собаки…
ПРОЛОГ. Август, 2004 год 1
Июль того же года. Российская глубинка 1
Июнь, 2004. Лазоревское, Сочи 4
Утро следующего дня. Провинция в средней полосе 5
Спустя две недели. Особняк на берегу Черного моря 9
Клуб «Три богатыря», полночь 11
Черноморское побережье 14
Между севером и югом 17
Лазоревское, раннее утро 19
Часом раньше 21
Полдень, офис в Большом Сочи 26
За пять минут до этого 28
Особняк на побережье, на рассвете 36
На палубе «Афродиты» 40
Спустя несколько дней 42
Юлия ТУМАНОВА
МОРЕ ВОЛНУЕТСЯ — РАЗ
ПРОЛОГ. Август, 2004 год
Было темно. Совершенно и окончательно темно. Мелькнула даже мысль, что ее просто-напросто замуровали. Буквально, как царя Ивана Василича в лифте. Только не смешно получилось. Во всяком случае, ей не до смеха. Хотя истеричное хихиканье время от времени пробивается.
Нет, так не пойдет.
Истеричной барышней она никогда не была, и становиться не собиралась. Конечно, проще всего брякнуться в обморок, но она не умеет, даже пытаться нечего. К тому же медсестра хирургического отделения — будущее светило отечественной медицины! — просто не имеет на это права.
Даже если она в отпуске.
Даже если ее похитили.
И даже если вокруг непроглядный мрак и странное, пугающее до колик в желудке движение.
Точно. Движение. Как это она сразу не поняла?
Так что же это, сказку Пушкина кто-то в жизнь решил воплотить, что ли? Родила царица в ночь не то сына, не то дочь… А потом ее, беднягу, за такие дела посадили в бочку и бросили в море.
Только она не царица и вовсе даже не стремилась преподносить царю наследников.
А темнота между тем качается. Плавно так, тихонечко. Ну точь-в-точь как в бочке, несущейся по волнам.
Откуда тебе знать, каково в бочке-то?!
Догадливая потому что.
Ну-ну, тогда догадайся, кому понадобилось тебя похищать? Может, ты недавно сейф вскрывала вместо трупа в анатомичке, а? Или на твою небесную красоту польстился турецкий падишах, и велено было доставить тебя в гарем именно таким экзотическим способом?
А почему бы и нет? Красота, может, и не небесная, так обаяние просто дьявольское!
Балда! Самое время кокетничать! Наедине с собой! В полном мраке, который прямо-таки вибрирует от надвигающейся опасности. Родителей надо было слушаться, вот что! Родители, они худого не посоветуют. Была бы сейчас спортсменка, чемпионка, и в обиду себя не дала! А то скрутили, как овцу.
Собственно, почему — как овцу?! Вполне вежливо обращались. Даже бережно.
Еще скажи «ласково», и версия с падишахом окончательно утвердится в твоей глупой голове. Истинная балда! Стопроцентная!
— По голове меня, что ли, били? — задумчиво произнесла она вслух.
Страшно не было. Разве самую малость. И еще — очень любопытно. Очнувшись в этом чернильном мраке, она сначала долго вопила, надеясь довести похитителей до инфаркта, а потом их, оглушенных и полумертвых, допросить. План не сработал. Тогда она попыталась на ощупь определить, где находится. Но было ясно только одно: склеп — или бочка все-таки?! — имел четыре стены, дощатый пол и нечто, похожее на кровать. Еще удалось нащупать дверь. И снова покричать под ней.
Собственные вопли очень быстро надоели, и, добредя кое-как до кровати, она брякнулась навзничь.
Значит, так. Орать бесполезно. Взламывать замки она не умеет. Рыть подкоп нечем.
Стало быть, надо ждать. Утро вечера мудреней.
Еще бы узнать, что сейчас — утро или все-таки вечер? Скорее, ночь. Южные ночи они как раз такие вот темные. Значит, самое время поспать.
Придя к такому выводу, она повозилась немного, улеглась поудобней, посетовала вслух, что не может, как всегда перед сном, почитать Шекспира. Или, на худой конец, Бальмонта. Довольно хихикнула над собственной шуткой и уснула с мыслью о том, что возможно это и есть приключение, то самое, настоящее, долгожданное приключение, о котором она так давно мечтала.
Июль того же года. Российская глубинка
После ночной смены гудела голова, руки тряслись, и воздух вокруг казался пропитанным хлоркой и нашатырным спиртом. Усталость была привычной, даже приятной немного, но жара, подступившая к городу еще на рассвете, теперь придавила особенно тяжело. Спину ломило нестерпимо, в висках барабанили дятлы, и пот в три ручья лился по спине и по бокам.
Зря она отказалась от Пашкиного подарка! В конце концов, брат должен помогать сестре, разве не так? А ей, видите ли, приспичило независимость и самостоятельность проявлять.
Каталась бы сейчас на машинке и горя не знала.
Хотя вряд ли можно доехать до дома целой и невредимой после двенадцати часов беготни между тяжелыми и совсем тяжелыми больными, чья бессонница — только ее забота.
Так что на машинке пусть ездит мама. Если, конечно, перестанет от страха путать папину коленку с коробкой передач и сдаст на права.
Троллейбус еле плелся, и она, в конце концов, заснула, отчаявшись попасть домой и устроиться, как белый человек, на кровати.
— Девушка, девушка, — кто-то сильно тряс ее за плечо.
— Сейчас, — пообещала она, но глаз не открыла.
— Эй, да проснитесь же! Предъявите билет! Слышите, девушка? Где ваш билет?
Лада, не приходя в сознание, бодро отрапортовала:
— В тумбочке, на полке с анализами. А утки я вынесла и клизму Федоровой поставила.
Что-то оглушительно загрохотало. Дождь, что ли, пойдет? Вон какой гром. Хорошо бы дождь. Очень кстати. Не надо будет душ принимать.
С этой мыслью она проснулась и увидела прямо перед собой незнакомую физиономию, перекосившуюся от хохота. Вокруг было еще десяток таких же, в смысле, хохочущих.
— Чего? — зевнула Лада.
— Девушка, про клизмы и утки я понял, — икая, заявил контролер, — а билетик ваш где?
— Билетик? — уточнила она в общем многоголосье забавляющихся пассажиров.
Лада весьма проворно выудила из сумочки кошелек и достала очень мятый талончик двухсотлетней давности.
Деньги на проезд, конечно, были. Но не могла же она после ночной смены тащиться через весь троллейбус к водительской кабине — ради того только, чтобы числиться в ряду законопослушных граждан.
Вот бы к морю сейчас, это да. Это — выход. Только чтобы в поезде двое суток не торчать, жилье не искать, до пляжа сто километров не чапать, детские вопли не слышать, пьяные морды в прибрежных кафе не видеть, а сразу — на песочке голышом и одной.
— Это что? — спросил контролер, и Лада поняла, что ее силы самовнушения не хватило, чтобы оказаться немедленно у кромки воды.
— Билет, — устало выдохнула она.
— Да ему сто лет в обед! — удачно, но банально срифмовал парень.
Откуда берутся такие зануды, лениво подумалось ей. Ста рублей штрафа было жалко. А разговаривать абсолютно не хотелось.
— Нормальный билет, чего вы! — вступилась за нее какая-то сердобольная тетка в панаме.
— Да вы посмотрите только! — возмутился контролер. — Она его пробивала, наверное, раз десять уже! Тут же дырка на дырке!
Лада смотрела в окно и тяжко вздыхала. Жить ни чуточки не хотелось. Разве только не здесь и не сейчас. Вот бы в восемнадцатый век перебраться, а? Там тебе ни троллейбусов, ни билетов, ни штрафов.
Или все-таки на море лучше? На наше, современное. Взять отпуск за свой счет, принять от брата очередное пособие и свалить!
На крайний случай, можно и зарплаты дождаться. Вдруг опомнятся и дадут? Бывает же. Вон, в позапрошлом месяце давали. Правда, чтобы на море хватило, надо год ждать: не есть, не одеваться и в троллейбусах вообще не ездить. Или брату на шею садиться. Или на родительскую пенсию глаз положить.
Решила быть взрослой, вот и будь. Выкручивайся, как знаешь. Про море даже не думай.
— Ну, вот же, вот! — надрывался парень, интенсивно обмахиваясь кепкой. — Вы гляньте, какие у вас дырки, и какие у нее!
— Молодой человек! Вы бы ясней выражались!
— Так ведь не платила она!
И не буду, упрямо подумала Лада. Экономить начну. Пешочком похожу, кефирчика попью или на обед к родителям побегаю, вот и накоплю потихоньку. Лет через десять съезжу на море.
Балда стоеросовая! Возьми у Пашки взаймы хотя бы, вот тебе и будет море!
Источник
Море волнуется раз.
Глава 25. (Продолжение рассказа «Грехи отцов»)
В это время ничего не подозревающий Никита шёл на судьбоносную встречу со своим другом Степаном, которого накануне совершенно случайно встретил в порту Красноводска и который обещал ему помочь с отъездом на Родину.
Он шёл пешком к докам, потому что городок Красноводск был сравнительно небольшим и при желании его вполне можно было обойти пешком, потратив на это не слишком много времени.
Никита шёл и улыбался, размечтавшись о том, что скоро вернётся домой и обнимет наконец мать, которую так долго не видел. Задумавшись об этом, он совершенно забыл, что находится в чужой стране и его окружают совершенно незнакомые люди. С тех пор, как он бежал с плена, ему очень везло и он встречался только с хорошими людьми, которые бескорыстно помогали ему,
Сзади него давно уже шли двое. Они пасли его от самого дома и их жертва, которую они уже наметили для себя заранее, как раз шла к докам мимо пустыря к морю, где стояли заброшенные строения и полуразрушенные дома. Воды Каспия подступали всё ближе и люди, побросав свои хозяйственные постройки, переехали в другие микрорайоны или насовсем покинули пределы страны.
Безработных в городе было много и некоторые из них промышляли разбоем, не гнушаясь ради наживы даже убийствами. Вот и эти двое сейчас шли неслышной поступью за незнакомым парнем, который был прилично одет, а это значит, что в его карманах было чем поживиться.
Никита шёл к морю, чтобы потом идти по морскому берегу к порту, уж очень ему нравилось идти босиком по воде. Он снял свои кроссовки и подошёл к самой кромке воды, когда один из злоумышленников обогнал Никиту и внезапно остановился прямо перед ним. Второй в это время бесшумно подкрался сзади и стукнул его кирпичом по затылку.
Когда их жертва кулём повалилась на песчаный безлюдный пляж, эти двое быстро обыскали его карманы и, вытащив оттуда пачку денег и телефон, скрылись с места преступления, оставив свою жертву на берегу. Никита долго лежал без сознания, уткнувшись почти всем лицом в песок.
Морские волны подступали всё ближе и ближе, а парень всё не приходил в себя, продолжая неподвижно лежать в одном положении. Вот уже волны прилива погрузили всё лицо Никиты в воду и это грозило бы ему скорой гибелью, если бы не большой пёс, который яростно принялся тянуть его за рубашку и оттаскивать человека подальше от воды.
Вскоре подоспели хозяева пса, пожилая супружеская пара, которые совершали послеобеденный променад, гуляя по пляжу. Они привели в чувство парня, на голове которого красовалась огромная шишка и предложили вызвать полицию.
Никита, усилием воли, пришёл в себя и отказался от данного предложения, поблагодарив своих спасителей. Он был весь мокрый от морской воды и плохо выглядел и, собрав остатки последних сил, быстро побежал в порт, умом понимая, что наверняка безнадёжно опоздал на встречу.
Вряд ли теперь он найдёт давнего друга, по-прежнему сидящим в той же самой чайхане на набережной, в которой они договорились встретиться сегодня и где вчера предавались воспоминаниям о своём далёком студенчестве и совместных приключениях.
Никита конечно вчера оставил Степану свой номер телефона, местную сим-карту от которого ему любезно предоставил верный друг Берды. Но телефон был украден, а с ним и надежда на скорое возвращение домой. А счастье казалось было так близко.
Задумчивый Степан стоял в рубке парома «Кристина», который час с небольшим, как вышел из порта Красноводск, направляясь в сторону Астрахани. Он прождал Никиту в чайхане больше двух часов, но тот так и не явился на встречу. Он бесконечное число раз набирал его номер телефона, но бездушный механический голос отвечал, что абонент не абонент и это говорило о том, что друг попал в беду.
Степан не представлял, как теперь он сможет ему помочь. Он уже поставил в известность капитана судна и тот дал ему добро на то, чтобы зачислить Никиту в матросы, рискуя своей должностью. Но его отсутствие теперь на корню рушило все планы.
То и дело поглядывая на часы, старший помощник посидел за столиком чайханы ещё немного и ушёл, потому что время отправления парома было уже на подходе. В чужой стране он ничего не мог сделать для спасения друга в его отсутствие, даже забить тревогу. Потому что тогда Никита, как только бы его нашли местные власти, неизбежно попал бы в тюрьму за незаконное пересечение границы и подлог документов.
У Никиты от боли разламывалась на части голова. Он добежал до чайханы за считанное время, но тщетно, Степана он не нашёл. На расспросы официантов ему принесли записку от друга, в которой он сожалел о том, что они так и не встретились. Внизу Степан написал свой номер телефона. Никите оставалось только позвонить ему. Дело было за малым — нужно было раздобыть деньги и купить телефон.
Он еле добрался шатающейся походкой до дома брата Чары-ага и рухнул на его пороге. Встревоженный хозяин дома затащил гостя внутрь дома и оставил его лежать на паласе, подложив ему подушку под голову и укрыв его одеялом. Сил на то, чтобы поднять больного Никиту на диван у пожилого мужчины не оказалось.
Он снял с него сырую одежду и надел на него свою старую пижаму. В кармане мятой рубашки лежал бумажный исписанный листок и мужчина, который не умел читать на русском языке, хотя довольно таки сносно изъяснялся, забрал его себе на самокрутки. Он курил самосад, скручивая цигарки из газетной бумаги, сигареты для него были роскошью.
Всю ночь он прислушивался, как больной гость бредит, бессвязно выкрикивая что-то на русском и арабском языке, перемежая свою речь китайским. Хозяин дома решил на утро вызвать врача на дом, беспокоясь о том, что гость может умереть так и не придя в сознание.
Источник
Море волнуется раз
-Море волнуется раз.
Нет, нет, нет так не должно быть. Витя ходил из в стороны в сторону по комнате. Он не мог поверить, что все происходит в реальности. Он не хотел, чтобы так было. Он изо всех сил хотел, чтобы все остановилось, чтобы время застыло, замерло.
-Море волнуется два.
Этот голос в голове. Этот спокойный голос, который обещает, что все остановится, все замрут, что он перестанет думать. Он не будет вспоминать, как бабушка плохо пахла, когда они к ней приехали в последний раз. Он не будет видеть эту ограду, которую только покрасили и она стоит во дворе между домом и гаражем. Он даже потрогал эту ограду, чтобы убедиться в реальности. След краски остался на его пальце. Да, все реально, она умерла.
-Море волнуется три.
А он не хотел к ней ехать, он уговаривал родителей не ехать, он что угодно был готов сделать, чтобы не ехать. Ему не нравились эти тощие страшные старческие руки, испещрённые морщинами. Ему казалось, что это не бабушка тянет к нему руки, а какое-то замогильное существо и этот запах в ее комнате, он только подтверждал предположение Вити.
-Морская фигура замри.
Все в доме замерло. Труп бабушки в комнате, закрытые темной тканью зеркала. И зачем его подвели целовать ее холодный лоб? Ему теперь казалось, что она будет к нему приходить по ночам. И этот яркий гроб на улице. Чтобы люди знали, что беда случилась и могли проститься, объяснила тетя. Он не понимал для чего это все и был в ужасе от происходящего. Он поцеловал холодный лоб бабушки, как было велено. И ему казалось, что он оставил часть своей души в этом поцелуе, нет, ему казалось, что труп высосал часть его души. Он быстро отпрянул, почувствовал вину за свой испуг, и чувство того, что с ним что-то не так не покидало его.
Он не понимал зачем так много есть на похоронах. Но было так вкусно, и он не знал куда себя деть, он считал, что это не место и не время для еды, но не мог остановиться. Ему казалось, что он ест в последний раз, что он сам может вот так совсем скоро лежать в темной комнате на табуретках.
Он боялся своей очереди в прощании. Ему казалось, что ее можно избежать. Он смотрел на маму, пытаясь понять по выражению ее лица — сможет ли он избежать своей участи. Но видел ясно, и у него болело от этого в животе, что мама хочет, чтобы он седлал нужное — попрощался как положено.
Потом его рвало в огороде. Слишком много съел, слишком много произошло. На пальце было до сих пор пятно от ограды для бабушки. Бабушки, которую он боялся, к которой не хотел ехать, от которой плохо пахло, которую презирал, и которую должен был любить. Шёпот в комнате с усопшей, кажется, оглушал его. Эти взгляды незнакомых для него людей вокруг, этот спертый воздух, непроветриваемого помещения, кажется, что не только дух бабушки, но и другие собрались. И воздух стал тяжёл от всех слов, от всхлипываний, от духов, и невозможно было дышать.
-Море волнуется раз, — повторил мальчик про себя.
Лики с образов смотрели на Витю, они знали правду, они знали, что он боялся и не хотел быть здесь.
-Море волнуется два, — Витя стоял на коленях в огороде и его рвало, он вытирал лицо рукавом костюма, в котором было жарко.
-Море волнуется три, — безучастное лицо мамы, непоколебимое, как скала. Нет, она не потерпит от него слабости, он должен сделать как положено.
-Море волнуется три, — и этот взгляд бабушки, когда они к ней пришли в последний раз, там была усталость и мольба. Он не заметил, он обратил внимание на то, как она жила, на ее неухоженность, на близость смерти, он испугался и только когда она умерла, и его выворачивало на изнанку в огороде он вспомнил этот взгляд. Взгляд мольбы, страха, сожаления и прощения.
-Морская фигура замри, — Витя стоял на коленях в огороде и плакал, ревел, бил руками горячий снег, выл в голос. Слезы падали на песок, он вытирал их рукавом и не мог остановиться.
Мальчика нашли уснувшим в огороде ближе к вечеру. Все были заняты и думали, что ребёнок вместе с другими детьми ушёл к соседям. Отец поднял ребёнка на руки, чтобы унести в дом и заметил следы ещё одного человека, он был рад, что когда его сыну было плохо, кто-то оказался рядом и поддержал. Он инстинктивно обернулся и оглядел огород, никого не было. Солнце заходило. Он отнёс мальчика в дом.
Источник