Раскинулось море широко.
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали…
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит,
А берег суровый и тесный,-
Как вспомнишь, так сердце болит.
Там русские спят адмиралы
И дремлют матросы вокруг.
На них вырастают кораллы,
На пальцах раскинутых рук.
Когда засыпает природа,
И яркая светит луна,
Герои погибшего флота
Встают, пробуждаясь от сна.
Они начинают беседу,
Со дна разговоры слышны.
О жизни матросской — нелегкой
Всю ночь говорят моряки.
На баке уж восемь пробило —
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять,-
Сказал кочегар кочегару,-
Огни в моих топках совсем не горят;
В котлах не сдержать мне уж пару.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять,
Согрелась вода, душно, жарко.
Термометр поднялся аж на сорок пять,
Без воздуха вся кочегарка.
Пойди, заяви всем, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил, умираю!»
Товарищ ушел, он лопату схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило.
Лицо его, плечи, открытая грудь,
Пот с них струившийся градом,
Но если б кто мог в них туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом.
Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей пары же шипят,
Из труб кое-где пробиваясь.
А он, извиваясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно: луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.
Окончив кидать, он напился воды,-
Воды опресненной, нечистой,-
С лица его падал пот, сажи следы.
Услышал он речь машиниста:
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен;
Ты к доктору должен пойти и сказать,-
Лекарство он даст, если болен!»
За поры он слабо хватая рукой,
Вверх он по трапу забрался:
«Пойду за лекарством в приемный покой,
Снемог от жары, задыхаюсь».
На палубу вышел, сознанья уж нет.
В глазах у него всё помутилось…
Увидел на миг ослепительный свет…
Упал… Сердце больше не билось.
К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство,
Но доктор сказал, покачав головой:
«Бессильно здесь наше искусство…»
Внезапно механик вскричал — Подлецы!
Задам я ему притворяться! —
И, ткнувши ногою в бок мертвеца,
Велел ему тотчас убраться.
— Не смейтесь вы! —с ужасом доктор вскричал,—
Он мертвый, совсем застывает!
Механик смущенный тогда отвечал:
— А чёрт же их душу узнает!
Я думал, что он мне бессовестно врет,
Он не был похож на больного…
Когда бы я знал, что он в рейсе умрет,
То нанял в порту бы другого.
Всю ночь в лазарете покойник лежал
В матросскую робу одетый.
В руках он дешевую свечку держал,
Воск таял, жарою согретый…
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли —
Колосник горелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник,
Простынкою труп обернули,
Пришел корабельный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.
Был тих, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало воды блестели…
Явилось начальство, пришел капитан,
И вечную память пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой,
В саване тело скользнуло,
В пучине безвестной, глубокой, большой
Блестнув, и навек утонуло.
И в шуме морского прибоя звучит
Готовьтесь к великому бою
За нас — моряков отомстите своих
Врагам пусть не будет покоя.
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут — она зарыдает.
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает…
История
Версия 1
Создана не позднее грани XIX—XX веков на основе популярного в годы Крымской войны 1853-56 гг. романса «После битвы» («Не слышно на палубе песен…», сл. Н. Щербины, 1843, муз. А. Гурилёва, 1852, там же см. первоначальную мелодию). Романс был очень популярен на флоте. Основной сюжет песни «Раскинулось море широко» — новый, не связанный с первоначальным романсом. Автор обработки текста — поэт-любитель Г. Д. Зубарев. Народные варианты короче авторского: реально бытуют 12-15 куплетов из первоначальных 21.
Изысканно-грустная первоначальная мелодия Гурилёва в песне стала значительно проще. Видимо, романс, попав во флотскую среду во время Крымской войны, продолжал изменяться, и к началу 1900-х итогом этих изменений стала песня «Раскинулось море широко».
Версия 2
Написана по реальному случаю, поэтом-любителем Фёдором Предтеча в 1906 году на пароходе «Тигр». На нём плыли матросы сбежавшие с Броненосца «Потёмкин».
После смерти кочегара Василия Гончаренко, друзья Василия попросили Фёдора написать прощально-поминальное стихотворение. Первыми он написал строки:
Всю ночь в лазарете покойник лежал В костюме матроса одетый В руках восковую свечу он держал Воск таял жарою нагретый Проститься с товарищем утром пришли Матросы, друзья кочегара. Последний подарок ему поднесли — Колосник обгорелый и ржавый. К ногам привязали ему колосник, И в белый саван обернули; На палубу вышел священник-старик, И слёзы у многих блеснули. Был чист, неподвижен в тот миг океан, Как зеркало воды блестели, Явилось начальство, пришёл капитан, И «вечную память» пропели.
Далее, после прибытия домой, Предтеча обработал свой текст и добавил остальные куплеты. Через несколько лет о его песне узнал Юрий Морфесси который в 1912 году сделал граммзапись песни.
Источник
Мы едем к морю
Прощай старинный городок,
Заросший зеленью и грязью.
Где речка – сточных вод поток,
А жизнь скучна до безобразья.
Мы едем к морю.
К соленой водичке,
Дорога стрелою
уходит на юг.
Рядом подруга
С глазами лисички.
И третьим в машине
Хороший мой друг.
Мелькают названия
Кафе придорожных.
Поселки, деревни,
Их не перечесть.
Мы едем к морю,
Пугая прохожих,
Гравий по стеклам
Гремит как картечь.
Вокруг иномарки,
слева и справа.
пыхтят тягачи,
На подъемах смердя.
Воздух кипит
От чадящего жара.
Мы едем к морю
— Свобода! Ура!
Дородные тетки
борщом угощают,
И хлебом пшеничным
В ростовских степях.
Про Вологду нашу
Песенку знают.
«Резной палисад»
В далеких краях.
Ночуем в палатке.
Луна, словно блюдо,
Сверкает на небе,
Мешает заснуть.
— Быстрее бы море!
— Да, было б не худо!
Забрезжит рассвет
И отправимся в путь.
Дикое поле,
Бескрайние степи
Топтали толпы
смелых монголов.
Гордость народов
Плетеною плетью
Перешибали,
Под вопли и стоны.
Гудела земля
От ужасных Кентавров.
Летели в пыль
Разбитые камни,
Пламя плясало
Девкою красной
На крышах домов,
Прошлым
Вечером ясным.
Земля приняла:
Сталь клинков,
Кровь и слезы.
Быльем поросло.
Отшумел день вчерашний.
Наконечники стрел,
Будто занозы,
Торчат из коричневой
Сохнущей пашни.
Предчувствие моря
Ни с чем несравнимо.
Один поворот
И ударит простор.
Как добрая тетка,
Море лениво
Нас пилигримов
К себе позовет.
Тяжко вздохнет
— Уж, Бледные очень.
Волною поддаст
Как ладошкой;
— не стой.
Ссохшихся нас
Море нежно размочит.
Усталость дороги
Смоет прибой.
По горячему песку,
По окуркам, и огрызкам
Пробираемся к нему,
к морю,
мы уже так близко
Но, увы, опять напасть.
Негде яблочку упасть.
Всюду красные тела,
Обложили пляж с утра.
На подстилках и матрасах,
У водички греют мясо.
Тут, ребятки, не зевай.
Место с боем занимай.
Геленджик – каемка блюдца
Над соленою водой.
Я с разбега окунулся
Прямо с пирса головой.
Камни плоские на дне,
Рыбки прячутся в норе,
Гладят водоросли тело,
Счастлив я уже вполне.
-Кукурузка, кукурузка,
-Пирожки, сосиски в тесте,
-Всё из печки с пылу-жару, —
Убеждают продавцы,
-Вот отличная закуска.
-Отобедаем на месте.
-Дайте нам сосисок пару, —
Мы кричим, как сорванцы.
Солнце жарит, жжет живот,
Я хожу и дама крести
Бьет семерку, жажда мести
Мне азарта задает.
Время движется вперед.
Вечереет, пляж пустеет,
Зажигаются огни,
Мы купаемся одни.
Море черное как деготь.
Небо – черные чернила.
Духи моря выползают,
Тайный страх струится в жилах.
Каждый звук, движенье вод
Обретают новый смысл.
И бездонный звездный свод
Млечный путь для нас разлил.
За спиной на берегу
Жизнь кипит и очень шумно,
Здесь покой и тишину
бережем благоразумно.
И парим не понимая,
Где тут верх, а где тут низ.
Море теплое ласкает,
Освежает легкий бриз.
Из спокойных темных вод
Возвращаемся в народ.
Жизнь веселая ночная.
Льется музыка живая.
Час кафе и дискотек…
Совершим и мы набег
Вдоль, мигающих огней,
Отдыхающих людей,
Вдоль полоски яркой света,
Вдоль резного парапета,
Задремавших черных гор,
Заступаем мы в дозор.
Увлеченно целуются парочки,
На скамейках сидят старики,
И неспешно машина с мигалкою
По аллеям мотает круги.
Шорты, майки, панамки и шлепанцы.
Разноцветье прозрачных парэо.
Исчезают и возраст и отчество,
Все гусары здесь и королевы.
Карнавальное представление,
Среди ночи беснуются краски,
Здесь играют в любовь без стеснения
Улыбаются лица – маски.
Ночь простит, и надежно укроет
Все слова и объятия властные,
А волна набежавшая смоет
Чувства пылкие, огнеопасные.
У Ди-джея кислое лицо,
«Ночь сурка», всегда одно и тоже,
Музыка закручена в кольцо,
О любви певцы поют, похоже.
Синий свет, зеркальный шар в ночи
На песке разбрызгивает блики
И цветные жадные лучи
Лезут сквозь прозрачные туники.
Здесь любовь и музыка царят,
Лишь ди-джей скучает у «вертушки».
Две колонки — десять киловатт,
Бухают, как две огромных пушки.
Художник уснул у мольберта,
Весь день на жаре рисовал.
На старом обрывке брезента,
Бутылку портвейна обнял.
Мечтал он о славе когда-то.
Талантом беспечно блистал
В своей мастерской небогатой
Первых красавиц ласкал.
Успехом друзья восхищались
— Он гений! – неслась молва.
Портреты легко давались
Кругом шла голова.
В пьяном бреду незаметно
Он славу свою пережил
Растаяли в дымке бесследно
Красавицы, как миражи.
Друзья где-то в прошлом остались
Удача к другому ушла,
Нужда в окно постучалась
Болеет пропойцы душа
Художник уснул у мольберта,
Весь день на жаре рисовал.
Двум небогатым клиентам
Талант на портвейн променял.
Утром задержалось
Солнце за горой.
Тень – лежит
над городом вуалью.
На камнях рыбак стоит,
Как часовой,
Зачарованный
морскою далью.
Там идут
Большие корабли,
Разрезая пополам
Волну седую,
Оставляя мили
Позади,
Держат курс они
в страну чужую.
О морях мечтает
Рыбачок
В юношеском взгляде
Восхищение.
А ему
попалась на крючок
рыбка в золотистом облачение.
Молит рыбка:
— Отпусти меня рыбак,
И открой свою мечту большую.
Над людьми волшебную
имею власть.
И тебе, конечно, помогу я.
Не услышал рыбку рыбачек
Мыслями летал под облаками.
Опустел с наживкою крючок,
Помахала рыбка плавниками.
Пусть мечта останется мечтой,
Если юность в сердце сохраниться.
То, что называется судьбой
В жизни обязательно случиться
Спит мой ангел,
щека раскраснелась.
Локон от пота
Закрутился в кольцо.
В окошко проклюнулся
лучик расцвета,
щекочет, негодник,
любимой лицо.
Жалко будить,
Что-то снится хорошее,
Невинной улыбкой
Тронуты губы,
Руки по-детски
под голову сложены,
Спит моя радость,
Спит мое чудо.
Залетела муха,
Жужжит над ухом:
— Ж-жизнь ж-жалкая
Гоняют палкою,
бьют руками,
Вологж-жане.
Создают турбулентность,
Не подают на бедность.
А мне охота
Откусить бутер-рброда.
У нар-р-рода.
З-зачем з-зло.
Заполонило,
Вросло в ваши души…
Невмоготу слушать.
Свернул газету,
Хлесть с размаху и нету.
Не будет жужжать у правого уха
Даже на муху бывает проруха.
Через долины в Дольмены,
По серпантину на гору,
Подъем упирается в стену,
Мы резко уходим в сторону.
В моторе тосол закипает.
Путь не бывает без риска.
Кавказ красоту открывает.
Вершины уже так близко.
В туманной дымке
Под ярким солнцем
Виноградные горы,
долины фруктовые,
земля благодатная
плодами наполнена,
Мы взираем
с вершины гордые.
Здесь планета,
Особенно,
Вызывает трепет
Почтительный,
Перед силой великой
и грозною,
Затаились любуясь
мучительно.
Реки летом обузданы,
Ручейками сочатся
прохладными,
Средь камней
пробираются грустные,
Ждут дождей
утомленно жадные.
Чтобы вспенится,
Вспучится,
Вздыбиться,
Нахлебавшись
Водою досыта,
Вниз потоками
грязными вылиться,
размывая обвалы и осыпи.
И в объятьях Черного моря
Растворится до капельки малой
Стать прибойной волною седою
Обнимающей гордые скалы.
Исполосована тенями
Земля адыгов и черкесов,
И грабы над нагробиями
Склонились, с интересом
Разглядывают прошлое,
Ушедшим поклоняются,
Туристы от безбожия
Среди могил слоняются.
Экскурсовод напыщенно
Соврет для развлечения
И вновь шагаем выше мы.
Мученье восхождения!
Как сказано в рекламе.
Пред нами водопады,
Нет-нет не Ниагара,
Три капли на ведро,
И этой влаге рады,
И плюхаемся сами,
Чернея от загара,
Толкаясь, как в метро.
Надоела толчея?
На дикий пляж,
Где тишина,
Где древней лавы языки,
И камни — острые клыки —
Торчат в волнах,
Внушая страх.
Обрыв подводный
в трех шагах.
Спешим сюда,
С природой слиться,
Свободой дикой насладиться.
Вода прозрачная до дна
Вся флора с фауной видна.
Ружье подводное и маска,
Начнем охоту по-кавказски.
Под камнем краб засел,
Достать,
чтобы любимой показать.
Бычок плывет упрямый,
Стой,
Добуду я трофей стрелой…
Видать случилось что-то с глазом
Почти попал, чуть-чуть промазал.
Подводный мир, чаруя, манит.
Как дирижабль над ним парю.
А солнце все сильнее жарит,
Ну, надо же, в воде горю!
Глоток прохладного «Мерло»
Запекшимся губам награда
От терпкости язык свело
Вбирая силу винограда.
Так хочется забраться в тень
Пицундских сосен длинноиглых
И растянувшись как тюлень.
Уснуть, блаженствуя без силы.
Горячий воздух смоляной
Щекочет ноздри ароматом
Играет в голове «Мерло»
И вместо мускул в теле вата.
Диск солнца тяжелея,
Спешит уйти за горизонт
И море синее сереет.
Закончен день и сложен зонт.
На троих у нас полхаты,
Окна с видом палисада,
Где с утра трещат цикады,
Их живет там целый хор.
У крылечка пес лохматый
Голову сложил на лапы,
Лая громкие раскаты
Оглашают тихий двор.
Зреют гроздья винограда,
На кустах плоды граната,
У плетня стоит лопата
И заржавленный топор.
Все лениво и неспешно,
С виду мило и безгрешно,
Только время неизбежно,
Продолжает свой отсчет
Отпуск проходит,
Пора возвращаться
В тихую осень
Желтых берез.
К плачущим тучкам,
Домам небогатым,
Серым от времени
Уснувшим вразброс.
Источник