Ованес шираз мор сирт

ОВАНЕС ШИРАЗ
» HAYOC LEZUN»

Месроп Маштоцн асац-вордис,
Эл инчов ес уйсъ бердис?
Эл айреник инчу екар?
Те пит хосес отар лезвов,
Хмес айоц гинин нектар
Кенац канчес отар лезвов,
Кахес айоц вардерн у hез-
Ахчик канчес отар лезвов.
Ирав, кани лезу гитес
Айнкан мард ес, иравн асин,
Байц вор ко hай лезун чунес,
Эл инч уйс ес ко Масисин?
Вор тохел ес ко майренин-
Арам э кез айоц гинин,
Арам э кез ахджикн айоц,
Айоц сиртъ-Масисн айоц.
Майр айренин эл инч сртов?
Ко воткернел грке вардов.
. Ах, чээ, Масисъ алал э кез,
Айоц вштум ду мехк чунес,
Алал э кез hохн айрени,
Тох кез джурн ел дарна гини.
Канзи айоц вай спюркум
Пандохтутйунн э дер покум
Ай бераниу айоц лезун,
Отарн айоц махн э узум,
Байц на ай э, ов овази
Арнахум ерахумн эл
Ир майрени лезвов хоси,
Мор кати ет ццац лезвов,
Вор ай гетъ цов цни,цов,
Жхорум ел Бабелони —
Хоси лезвов ир майрени,
Айоц лезвов, вор мишт джаел,
Мез бйур дарер ай э паел.

«Теснем Анин у нор мернем». Автор стихов Оганес Шираз.

Դեռ մի կարոտ ունեմ անհագ՝ հասնեմ Անի ու նոր մեռնեմ
Բանամ ճամփիս դռները փակ, տեսնեմ Անին ու նոր մեռնեմ։

Բալասանվեմ իր բաց վերքին մանու ծնեմ մեռած մորից՝
Ախուրյանի օրորի տակ, փրկեմ Անին՝ կարոտս առնեմ։

Օրոցք դնեմ իղձերն հայոց՝ հայոց հույսերն օրորելով
Որպես որդուն իմ երկվորյակ՝ երկնեմ Անին՝ կյանքն օրորեմ։

Ախուրյանի ջրերի պես մորս փեշերն համբուրելով՝
Լցված կյանքով հազրազանգ՝ գրկեմ Անին վերածնվեմ։

Կրծքիս սեղմեմ Անիս ավեր բուերի տեղ սոխակ դառնամ
Դառած երգ ու վարդի քաղաք՝ երգեմ Անին ու նոր մեռնեմ։

Վանա ծովի ու Վանի հետ ու Ղարսի հետ ու Սասիսի՝
Իմ Սևանի լույսերի տակ զուգեմ Անին՝ օջախ վառեմ։

Ծաղկեցնեմ շիրիմն անգամ արքայաշուք իմ պապերի
Որպես անտառ կաղնեպսակ՝ տնկ&#1

Источник

Ованес шираз мор сирт

Была девчонкой с ясным синим взглядом
Ровесница моя,
Краснела, если вдруг садился рядом
И улыбался я.
Когда ж с другими весело смеялась
Она вдали,
Я шел в поля, где синью глаз, казалось,
Цветы цвели.
Я как-то раз, ее не встретив в школе,
Помчался к ней.
Она стояла у колодца в поле,
Весны светлей.
Не знаю, как мы головы склонили
Над блеском струй,
Но воды вдруг стыдливо отразили
Наш поцелуй.
Мне показалась материнским оком
Колодца мгла.
Моей любовью, первой и глубокой,
Она была.
***********************************

С чем первую сравнить любовь?
Сравнений нет, нет слов таких!
Нет ни цветов, ни гор таких,
Глубоких нет озер таких!
**********************************
И вновь моя песня забила водой ключевой,
И снова цветет на пути моем камешек каждый.
Вино мое хлынуло к людям струей огневой,
Поит мое сердце сердца, истомленные жаждой.

И если я плакал — виною любовь. Лишь она
Меня обманула, в которую так я поверил.
И сетую горько, покоя душа лишена:
Два глаза лукавых открыли тоске моей двери.

На милые горы с печалью гляжу что ни день,
О том лишь и думаю, — сам я виновен наверно:
Ах, что ж, перебравшись в долину, я — горный олень —
С собой не увел свою дикую, горную серну!

Без устали смотрел бы я
На твой расцвет, страна моя.
Хочу, чтоб видели, как днем,
Глаза и в сумраке ночном.

И день и ночь тобой готов
Я насыщать и взор и стих,
Моя отчизна, мать цветов, —
Цветущий сад надежд моих!

Не забываю звезд на небосводе,
Когда о взорах девушки пою.
Не забываю о другом народе,
Когда пою Армению мою.

Но лишь одной любви и песен мало —
Понадобится — голову отдам!
А если б снова вражья рать напала
Я б тысячи голов срубил врагам!

Народам всем в душе найду я место,
Но в сердце сердца ты, родной народ!
В твоем же сердце и большом и честном
Всегда любовь к народам всем живет!

Пусть грянет надо мной любое горе —
Лишь ты, земля моя, не знай его!
Ты, что осталась с пригоршню от моря,
Разлейся морем счастья своего!

Что завещать тебе, мой сын, что завещать, сынок
Чтоб и в веселье, и в беде меня ты помнить мог?
Сокровищ не припрятал я. А впрочем, есть одно:
Мой сын — сокровище мое, дороже всех оно.
Но есть другой бесценный клад, что с детства дорог мне,
Такого клада не найти в далекой стороне;
Пускай томится он пока. закован в облаках,
Прими его как отчий дар: он должен жить в веках.
Из плена вызволи его и, на спину взвалив,
Перенеси в отцовский дом, в кипенье наших нив.
Тот клад — Масис родимый наш.
Да, ноша нелегка,
Но правдою святой сильна и детская рука!
Когда же гору сдвинешь ты и принесешь ее,
То из могилы сердце вынь горячее мое
И на вершине схорони, под снегом, на века —
Чтоб успокоилась его палящая тоска.

Я завещал тебе Масис, и ты храни его,
Как свой язык родной, как стены дома твоего!
В наследство отец оставил мне клад.
Не счесть до конца сокровищ моих, —
Ни шах, ни раджа средь пышных палат
Еще никогда не знали таких!

Богатства мои — тебе, мой народ!
Замков на них нет ни ночью, ни днем.
Лишь враг к ним пути вовек не найдет:
Их место в стихе и в сердце моем!

Город горем бы я мостил — город мал,
Горе по ветру я пустил — ветр ее взял.

Горе другу решил отдать — друг не друг,
Думал с горлицей бедовать — порх из рук.

Отдал горе свое горе — не берет! —
Ни гора, ни в глухой норе старый крот.

Отдал веку я своему, только нет:
— Хватит горя мне своего! — был ответ.

Ни сестра не взяла, ни друг, ни гость,
Мать взяла, превратившись вдруг в пепла горсть.

В тревоге склонялась на поле брани
Русская девушка надо мной.
Прохладнее стало горящей ране
От этих синих глаз надо мной.
Как будто вдруг расцвело в тумане
Небо Армении надо мной.

Сына, говорят, на костре сожгли.
Вечное бесславие палачу!
Я поверить этому не хочу.

Мать позвали пепел убрать с земли,
Подтолкнули к страшному очагу.
Я поверить этому не могу.

Мать слезу, застлавшую взгляд,
Пролила на пепел тот, говорят,
И поднялся юноша, жив-здоров,
Свято верить этому я готов!

Нашего дома родник — мама моя.
Хлеб и живая вода — мама моя.
Нашего дома раба — мама моя.
И королева двора — мама моя.
Крепость отеческих стен — мама моя.
Ясный огонь очага — мама моя.
Солнца немеркнущий свет— мама моя.
Истинно: мать и отец — мама моя.
Мир и любовь на земле — мама моя.
Матерь сокровищ моих — мама моя.
И богоматерь в дому — мама моя.

Сердце матери! С чем бы его я сравнил?
Со вселенной? Но больше вселенной оно!
Сколько горя я нехотя ей причинил,
Сколько вытерпеть ей за меня суждено!

Пусть глаза ей отдам, — а в долгу все равно!
Выну сердце, отдам, — и тогда я в долгу!
Мать и Родина, вы для меня — заодно,
Не любить вас, не петь о вас я не могу.

Мать молвила:
— Кто-кто, но ты, сынок,
про день рожденья моего бы мог
не спрашивать. Тебе ль не знать ответ?
У армянина дня рожденья нет.
Как птица феникс, в этом мире он.
Он был убит и наново рожден,
и, возрожденный, он убит был снова,
но жизнью был опять вознагражден.
Веками убивают нас, а мы
вновь воскресаем из могильной тьмы.
И потому не спрашивай меня,
когда я возродилась из огня,
когда я увидала белый свет.
У армянина дня рожденья нет.

МОИ ЛИТЕРАТУРНЫЙ МАНИФЕСТ

Поэт рождается из материнских песен,
из сердца — не из чресел.

Поэт живет не страстью к суесловью,
а болью и любовью.

Поэт— утес величъя и удачи,
ущелье слез и плача.

Поэт — мудрец, и он не обездолен,
когда он наг, бездомен.

Поэт утешит всякого, кто грешен,
но сам он безутешен.

Поэт — единственный властитель ваш законный,
и что ему короны!

Поэт и с дьяволом, отправится в дорогу,
но равен он лишь Богу.

Если впрямь позабыла меня ты,
Если вправду любовь — в черепки,
Для чего сберегаешь так свято
Моих писем давнишних листки?

Если слезы не жгут среди ночи,
Если в сердце ни капли тоски,
Отчего возвратить мне не хочешь
Пожелтевшие эти листки?

Если даже не взглянешь при встрече,
Вырвав с корнем надежды ростки,
Что же ты не торопишься сжечь их,
Бесполезные эти листки?

Подскажи, как вернуть мне былое,
Через ров перекинуть мостки?
Неужели я меньшего стою,
Чем истертые эти листки?

Нет, ты не прежний первоцвет,
Расцветший на краю скалы
Над бездной, полной черной мглы;
Не тот недостижимый свет,
Которым бредил столько лет,
Не лань,
Бежавшая не раз
От стрел моих горячих глаз!

Нет, ты не прежний первоцвет,
Не тот недостижимый свет,
Не лань,
Бегущая стремглав,
Тоске меня на милость сдав.

Но ведь и я вздохнуть бы мог:
Давно не прежний я стрелок!

Весна во мне, и я пою, и все поет в Армении.
Ищу любимую все дни я напролет в Армении.
Как много девушек вокруг — кувшинки, розы, лилии,
Но горьких слез я лью росу, когда цветет Армения.
Ищи, но ты ищи без слез, мне говорили многие,
Кувшинок много здесь и роз, мне говорили многие,
Но пусть цветами луг зарос, мне говорили многие,
Ведь лишь один цветок любовь тебе несет в Армении.

Один цветок еще не май, но в нем любви цветение,
В нем сотни весен, так и знай, в нем все твое
спасение.
Напрасно бродишь средь цветов в любовном
ослеплении.
Лишь с одного цветка бери ты сладкий мед в Армении.

Весна во мне, и все поет, и я пою в Армении,
Я не могу ее найти и слезы лью в Армении.
Вы не смотрите сотней глаз, о девушки Армении,
Я лишь одну ищу средь вас, о девушки Армении!

Я кричал: «Кому воды!» —
Детский голос зазывал,
Слезы чистые свои
Я по капле продавал.

Был я голоден и гол,
Знал давно лицо беды,
По дорогам пыльным брел
И кричал: «Кому воды!»

Не узнать, кто были те,
Что, отпив воды живой,
В вековечной маяте
Гнались дальше за судьбой.

Далеко ли вел их путь,
Грезилось ли им, как мне,
О неведомой весне,
Что придет когда-нибудь?

В кувшине своем я нес
На копейку чистых слез,
А в дрожащем сердце нес
Целое богатство грез!

Детство горькое мое
Уж далеко позади,
Больше сердце не поет
Перепелочкой в груди.

Мой кувшин давно разбит,
Черепки лежат в пыли,
Мальчик маленький забыт,
Годы горе унесли.

Не узнаешь продавца,
Не осталось ничего.
Но, как прежде, нет конца
Жажде сердца моего.

ЭЛЕГИЯ
На сердце века раны тех времен
Я должен высечь, завещав армянам:
На памятнике всеармянским ранам —
Два миллиона горестных имен,
Трагедию земли — предсмертный стон
Двух миллионов жертв под ятаганом.
У мира на глазах, как будто всех
В кровавом этом море укатало,
И человеколюбие молчало.
Два миллиона выстраданных вех!
А как же в людях доброе начало?
И желтизну застывших о смерти лиц
Луна впитала, вознесясь над ними
Пергаментом, одною из страниц
Истории, воспринятой живыми, —
Осенний лист, который в небосвод
Взметнуло, вырвав с мясом, лихолетье,
И много меньше стало нас на свете,
Осталась горстка в тот жестокий год.
И начертать на сердце супостата
Я должен, взяв резец и молоток,
Два миллиона выстраданных строк,
Глубоких, как ущелье Арарата:
За каждою строкою — человек,
Боль, рана, не зажившая поныне, —
Два миллиона чистых, словно снег
На склонах нашей вековой святыни.
Я должен высечь эти имена,
Чтобы спалось в сырой земле спокойней
Двум миллионам, унесенным бойней, —
Вселенная, тут и твоя вина!
Живым потоком мы брели устало
По выжженным безлюдным деревням.
И зрелище резни от нас скрывала
Ночная мгла из состраданья к нам.
Ступая в мертвой темноте неверно,
Я под ноги глядел, чтоб не упасть,
И голову ребенка вдруг извергла
Навстречу мне зловещей ночи пасть.
Я в ужасе глядел остекленело:
Светилась кровь невинная во тьме,
В глазах еще живое что-то тлело.
Потом луна пришла на помощь мне,
И мы в молчании взялись за дело,
Могилу роя рядом, на холме.
И, мертвое дитя предав могиле,
Сошли с холма и потащились прочь,
Хотя мертвее мертвых сами были,
И в саван нас укутывала ночь.
Скажи, цветок, где стебелек твой тонкий?
Кому ты помешать на свете мог?
И кем ты был — девчушкою? мальчонкой?
Где твое тельце детское, цветок?
В каком саду, цветок, тебя сорвали?
Где пробил над тобою грозный час?
Где изверги тебя четвертовали?
Где бирюзовый свет очей погас?
Где ты, несчастный, встретился злодею?
Где был отец, что ты не звал его?
Где мать? И почему ты был не с нею,
Не обхватил ручонками за шею?
Она не знает, что дитя мертво.
Измучены, без крова и без пищи,
Мы молча шли сквозь новый Дантов ад:
Пред нами — смерть,
За нами — пепелища.
Изгнанникам отрезан путь назад.

СКОЛОК
(У развалин Звартноца)
Когда стою, не отрывая глаз
От этой церкви рухнувшей старинной,
Я думаю: алмаз — всегда алмаз,
Руины храма — храм, а не руины,
Пускай остались лишь куски колонн,
А храм людьми и временем спален.
Таков и мой народ. В иные сроки
Под стать Звартноцу он стоял, высокий.
Но время шло и старились миры —
Он в сколок превратился из горы.
Бессмертный из бессмертных, этот сколок
Крушил мечи, и век его был долог.
Однако на бесчисленных кострах
Он все равно бы обратился в прах,
Когда б — живой водою из колодца —
Не письмена великого Маштоца:
Как жемчуг из-под вражеских копыт —
Враг не сожжет его, не раздробит.
Всегда и всюду тридцать шесть богов
Спасут армян от смерти и оков.

Я гнездо себе свил высоко в облаках,
Я гнездо себе свил на вершинах крутых,
Но меча никогда не держал я в руках,
И шакалы детей растащили моих.

И покинул тогда я приют в облаках,
И построил гнездо в синих недрах морских,
Но меча никогда не держал я в руках,
И акулы детей растащили моих.

Но когда, возмужав, крепость я заложил,
И, с другими сплотясь, эту крепость воздвиг,
И в защиту ее грозный меч обнажил,
Отстоял я весну для потомков своих.

Источник

Ованес шираз мор сирт

LiveInternetLiveInternet

—Музыка

—Рубрики

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

Ованес Шираз — ВЕНОК МATEPИ(цикл стихов)

Ованес шираз мор сирт

Ованес шираз мор сирт