Поль Валери, Морское кладбище 1-4
1 Тихая гавань воркующих голубей
Пульсирует меж сосен и могильных плит;
Праведный полдень там состоит из огней,
Море у моря ждёт бесконечной волны.
Эта награда как после мысли о том,
Что долгий взгляд привораживает богов!
2 Что чистый труд, молний тонких в слёзах искал
Грани алмазной на пене священных волн,
И этот мир, казалось уже оживал!
Когда над бездной солнце сверкало, от зорь
Чистыми громами вечного волшебства
Время мерцало и сон бесконечный звал.
3 В храме Минервы сокровища на века,
Горы спокойствия, зримый немой оскал,
Брови, глаза, в манускриптах живых хранят
Столько всего под завесой пламени сна,
О ты молчанье! . . . Здание моё в Амэ,
И золото тысячи черепиц, во тьме!
4 Вздохом одним бросает дни времени храм
В этот момент я на крыльях лечу один,
Взором морским окружённый, его богам
Верховного приношенья несу дары,
И безмятежно небо сеет в серебре
Пренебрежение государя царей.
Paul VAL;RY «Le Cimeti;re marin»
1 Ce toit tranquille, o; marchent des colombes,
Entre les pins palpite, entre les tombes ;
Midi le juste y compose de feux
La mer, la mer, toujours recommenc;e
; r;compense apr;s une pens;e
Qu’un long regard sur le calme des dieux !
2 Quel pur travail de fins ;clairs consume
Maint diamant d’imperceptible ;cume,
Et quelle paix semble se concevoir !
Quand sur l’ab;me un soleil se repose,
Ouvrages purs d’une ;ternelle cause,
Le Temps scintille et le Songe est savoir.
3 Stable tr;sor, temple simple ; Minerve,
Masse de calme, et visible r;serve,
Eau sourcilleuse, ;il qui gardes en toi
Tant de sommeil sous un voile de flamme,
; mon silence !… ;difice dans l’;me,
Mais comble d’or aux mille tuiles, Toit !
4 Temple du Temps, qu’un seul soupir r;sume,
; ce point pur je monte et m’accoutume,
Tout entour; de mon regard marin ;
Et comme aux dieux mon offrande supr;me,
La scintillation sereine s;me
Sur l’altitude un d;dain souverain.
Paul VAL;RY (1871-1945)
Павел Валерий, Морское кладбище
1 Эта тихая крыша, где ходят голуби,
Меж сосен пульсирует, меж могил;
Полдень праведный в нем состоит из огней
Море, море, всегда начиналось заново
О награда после мысли
Что долгий взгляд на спокойствие богов!
2 Что чистый труд тонких молний потребляет
Майнт Алмаз незаметного пенится,
И какой мир, кажется, зачался!
Когда над бездной отдыхает солнце,
Чистые произведения вечного дела,
Время мерцает и сон знать.
3 Стабильное сокровище, простой храм в Минерве,
Масса спокойствия, и видимый резерв,
Вода брови, глаза, которые хранят в тебе
Столько сна под завесой пламени,
О мое молчание! . . . Здание в Амэ,
Но золото на тысячу черепиц, крыша!
4 Храм времени, который одним вздохом суммирует,
В этот чистый момент я поднимаюсь и Привыкаю,
Весь окруженный моим морским взором;
И как богам мое верховное приношение,
Безмятежная сцинтилляция сеет
На высоте-брезгливость государя.
Поль Валерий (1871-1945)
АВТОР ПОДСТРОЧНИКА: Яндекс-переводчик.
ССЫЛКА НА ОРИГИНАЛ, ПОДСТРОЧНИК И ИНОЙ ВЗГЛЯД:
Источник
Поль Валери. Кладбище у моря. Перевод с французского Е. Витковск
ПОЛЬ ВАЛЕРИ
(1871-1945)
КЛАДБИЩЕ У МОРЯ
“Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,
ступени по стопе, помни, в какой мы доле.
Не пытай бессмертия, милая душа –
обопри на себя лишь посильное”.
Пиндар, III Пифийская песнь, 59 – 63.
(Перевод М. Л. Гаспарова).
Спокойный кров среди гробниц и пиний,
Где ходят голуби, где трепет синий;
Здесь мудрый Полдень копит пламена,
Тебя, о море, вновь и вновь слагая!
Внимать покой богов – сколь дорогая
За долгость мысли плата мне дана!
Как тонок труд молниевидных вспышек,
Сжигающих алмазных искр излишек,
Какая тишь на пенах зачата!
Возляжет солнце над пучиной водной –
Твореньем чистым истины исходной
Мерцает Время, явствует Мечта.
Минервин храм, сокровище, отрада,
Спокойства обозримая громада,
Надменный Зрак, и огнен, и суров,
Завесы чьи над толщей сна владычат!
Мое молчанье. Златочерепитчат
В душе воздвигнутый, Великий Кров.
Над Времени обзорною вершиной
Стою, вместив её во вздох единый,
Во взор морской – вбираю небосвод;
О круг богов, мой высший дар приемли –
Бестрепетные искры, что на земли
Верховное пренебреженье шлет.
Как для плода нет радости безбрежней,
Чем в сладость обратить свой облик прежний –
Вот он вошел в уста, и вот исчез, –
Так я вдыхаю дым, которым буду;
Душе сгоревшей внятен отовсюду
Прибой, представший пением Небес.
О Небо, вот я пред тобою ныне!
От праздности могучей, от гордыни
Себя отъемлю и передаю
Пространствам озарённым и открытым;
Скользящей хрупко по могильным плитам
Я приучаюсь видеть тень свою.
Душа, пред факелами равноденства
Предстань сиянью мудрого блаженства,
Оружью света ныне дай ответ,
Стань первой вновь, стань изначально чистой,
Узри себя. Но перед мраком выстой,
С которым власть над миром делит свет.
Лишь для меня, и лишь во мне едином,
Под сердцем, в роднике стиха глубинном,
Меж пустотой и чистым бытиём,
Величье, знаю, эхом отзовётся,
Чтоб горький сумрак гулкого колодца
Звенеть остался в будущем моём.
Ты знаешь ли, лжеузник сонной пущи,
Залив, решётки скудные грызущий
Слепящих тайн моих закрытых глаз –
Чью плоть ничтожишь утлым приговором,
К земле костистой гнёшь чело, в котором
О мёртвых просверк мысли не угас.
Утешен я священным сим отрезком
Земли, что напоён бесплотным блеском,
Где светочей господствует волшба, –
Здесь всё одето в камень, злато, хвою,
Здесь мрамор тенью шевелит живою,
И море стережет мои гроба.
Ты, псица полыхающего солнца,
Гони отсюда идолопоклонца,
Когда, блюдя пастушеский урок,
Пасу моих могил спокойных стадо –
Здесь робким голубям бывать не надо,
И любопытство ангелов не впрок.
Здесь будущему празднствовать так просто
Изглодана цикадами короста.
Здесь мир жарою пожран и угрюм,
Как вышедший из пламенного горна:
Небытием пьяна, здесь жизнь просторна,
И горечь сладостна, и ясен ум.
Спят мертвецы, – к их тайне благосклонно
Земли от зноя высохшее лоно;
Недвижен Полдень и самозабвен
Там, наверху, в пленительном безделье.
Чело, и совершенное очелье,
Я – смысл твоих глубинных перемен.
Лишь я служу тебе противоречьем,
Раскаяньем и страхом человечьим –
Алмаза твоего изъян живой,
Но, мрамором придавленный в дремоте,
В корнях дерев народ, лишённый плоти,
Уже неспешно сделал выбор свой.
Расплавленный отсутствием всецелым,
Стал красной глиной облик, бывший белым, –
Отъятой жизни дар – цветком возрос!
Где всё, что было некогда привычным,
Единственным, неповторимо личным?
В глазах – личинки ныне вместо слёз.
Стон девушки, заласканной в щекотке,
Уста, и миг стыдливости короткий,
Трепещет грудь в пленительном жару,
Кровь на губах, измученных защитой,
Последний дар, еще ладонью скрытый –
Всё станет прах, и вновь пойдёт в игру.
Ужель, душа, ты тянешься к покою,
Ко сну, который ни волной морскою,
Ни золотом обманно не цветёт?
В пар обратясь, возобновишь ли пенье?
Нет! Всё течёт! Святое нетерпенье
Иссякло, – бытие полно пустот.
Скелет-бессмертье, чёрный с позолотой,
Ты манишь в смерть с отеческой заботой,
Ты лавры на чело не зря снискал –
Благочестива хитрость, ложь прелестна!
Но истина конечная известна –
Смеющегося черепа оскал.
Вы, пращуры, вы ныне персть земная,
Что спит, стопы идущих препиная,
Под них главы пустые подложив, –
Червь подлинный вам угрожать не может,
Он ничего под плитами не гложет,
Он лишь во мне, он только жизнью жив!
Любовью ли, иным огнём сугубым
Снедаем он, разящий тайным зубом –
Как ни зови его, итог един:
Он видит, алчет, мыслит, – год за годом
Он числит плоть мою своим феодом,
Он ведает – кто раб, кто господин.
Зенон Элейский, о Зенон жёстокий!
Меня ли ты в назначенные сроки
Стрелою нелетящей поразил?
Рождённый звуком, я простерт во прахе.
Ах! солнце. Жуткой тенью черепахи
Душе недвижный кажется Ахилл.
Нет, нет! Воспрять – и выжить в эрах новых!
Довольно, плоть, тебе дремать в оковах!
Вливайтесь прямо в грудь мою, ветра!
Мне душу и верни, и распечатай,
О море. О прибой солоноватый,
С тобою слиться мне пришла пора!
Да! Ты, о море, – бред, лишённый меры,
Хитон дырявый на спине пантеры,
Весь в идолах солнцеподобных звёзд, –
Мятеж, молчаньем налитой до края,
Сверхгидра, что пьянеет, пожирая
Свой собственный, свой ярко-синий хвост.
Крепчает ветер. Значит – жить сначала!
Страницы книги плещут одичало,
Дробится вал средь каменных бугров, –
Листы, летите! Воздух, стань просторней!
Раздёрнись, влага! Весело раздёрни
Спокойный кров – кормушку кливеров!
Перевод с французского Е.Витковского
Источник
Поль Валери. Кладбище у моря пер. с французского
МНЕ ИЗВЕСТЕН ЕЩЁ ТОЛЬКО ОДИН ПЕРЕВОД ЭТОЙ ПОЭМЫ ВАЛЕРИ
(ПЕРЕВОД Е.ВИТКОВСКОГО — http://www.stihi.ru/2003/11/30-748 )
МОЖЕТ КТО-ТО ЗНАЕТ ЕЩЁ B ДРУГИЕ. БЫЛ БЫ БЛАГОДАРЕН ЗА ССЫЛКИ.
ПРЕДЫДУЩАЯ РЕДАКЦИЯ МНОЙ ЗАМЕНЕНА НА ОКОНЧАТЕЛЬНУЮ ОТ 06.06.09 ПОСЛЕ ПУБЛИКАЦИИ ЭТОГО ПЕРЕВОДА В ЖУРНАЛЕ «ЧАЙКА» (США) №3, 2009
Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,
ступени по стопе, помни, в какой мы доле.
Не пытай бессмертия, милая душа –
обопри на себя лишь посильное».
Пиндар, III Пифийская песнь, 59 – 63.
(Перевод М. Л. Гаспарова).
***
То мирный кров, где меж могил и пиний
Крыл трепетанье, воркот голубиный;
Здесь полдень, в пламя обращая зной,
Рождает море — вечный акт творенья…
О! награди меня, по разуменью,
Дозволив созерцать богов покой!
Как т;нки, невозвратны перемены
Алмазных искр неощутимой пены,
Какой покой из недр освобождён!
Здесь дремлет солнце над морской пучиной,
Творением чистым истинной причины
Мерцает время, явь видна сквозь сон.
Минервы храм — сокровище извечно,
Царит покой в пределах бесконечных,
Угрюмы воды. Взору нет границ,
Так много сна под огненной вуалью.
Молчание — души приют сакральный
Под сводом позлащенных черепиц.
Предел времен лишь вдох последний знает,
С его вершины чистой привыкаю
Обозревать бескрайних вод простор…
Как дар богам, что я вручить не смею,
Мерцание с высот небесных сеет
На землю свой презрительный укор.
Как вид плода рождает вожделенье
И дарит вкус взамен исчезновенье
Его во рту субстанцией иной,
Так я вдыхаю дым, которым стану,
И песни неба обласкают рану,
больной души , как берег; – прибой.
Ты право, небо – я другой отныне!
Взгляни – во мне ни страсти, ни гордыни,
Ни праздности. Я полный сил опять,
Оставил всё. Тебе лишь верю слепо,
И тень свою, скользящую по склепам,
Учусь теперь по звуку узнавать.
Солнцестоянья факелы как милость
Прими, душа, ведь света справедливость –
Оружие безжалостней, чем враг.
Свет – чистота. Стань снова непорочной,
Вглядись в себя. будь света средоточьем,
Когда нет света, миром правит мрак.
Лишь для меня, а не для шумной славы,
Там, ближе к сердцу, где стихов октавы,
Меж бездной и несбыточной мечтой
Моё величье отзовётся, верно…
Пусть эхом, словно звук в пустой цистерне,
Но будет тайно навсегда со мной.
Ты знаешь, пленница тенистых кущей,
Залив, оградки хилые жующий,
Закрытых глаз сверкающий секрет,
Чья плоть влачит себя к концу лениво,
Чей мозг питает землю молчаливо? …
Лишь искрой мысль о тех, кого уж нет…
Огонь бесплотный – святости примета,
Клочок земли, распахнутый для света,
Здесь хорошо, здесь светлый дух царит,
Здесь золото на камне в дымке синей,
На мраморе трепещут тени пиний,
Как будто море на могилах спит.
Пылающее солнце, пёс астральный!
Когда я здесь с улыбкой пасторальной
Своих овец таинственных блюду —
Ряды могил – прочь голубей пугливых!
Прочь идолопоклонников крикливых
И любопытных ангелов орду!
Здесь было всё — нет ничего на вырост,
А саранча сухой остаток выест.
Всё сожжено, разрушен мир и сух.
Не воздух – жар, он воспалён, как рана.
Здесь жизнь пьяна отсутствием, пространна.
Печаль без горечи и светел дух.
Здесь мертвые укрыты и согреты
Землёй, что сохраняет их секреты.
В зените полдень, верный сам себе,
Задумался, задерживая время.
Светило в совершенной диадеме,
Загадка превращений, я – в тебе.
Не знаешь ты причин для опасений,
Лишь я — живой исток твоих сомнений,
На грани диаманта лёгкий скол.
Но в ночь, когда надгробье стало домом,
Народ с обличьем странным, но знакомым,
Взял сторону твою, когда пришел.
Теперь их суть – отсутствие. Отныне
Их плоть не различима в красной глине,
А вдох последний перешёл в цветок.
Где смех особый, разговор обычный,
Таланта мера, взгляд на мир различный?
Личинки там, где прежде – слёз исток.
Истошный крик заласканной девицы,
Глаза и зубы, влажные ресницы,
Прелестная пылающая грудь,
Кровь на губах, призывных, ярко-алых,
Последний дар, прикрытый запоздало…
Под землю всё! Всё вновь в игру вернуть!
Душа, ты мнишь, что в вечных сновиденьях
Избегнешь блеска лживых обольщений,
Как здесь волны и золота родство?
Вновь запоёшь ли, дымом улетая?
Жизнь наша не заполнена до края,
Святое нетерпение мертво.
Скелет, бессмертья символ злато-чёрный,
Прослывший утешителем притворным,
Что грудью материнской смерть питал.
Нас благостная ложь его пленяет,
Да, он хитёр, но вряд ли что-то знает …
Смех черепа — бессмысленный оскал.
Нет в ваших головах теперь сомнений,
О, предки! – вы истоки поколений,
Тех, что давно в подземной глубине,
Где червь-грызун хозяин настоящий
Не только вам, под мрамором лежащим,
Он жизнью жив и он давно во мне.
Что движет им? Ко мне любовь, быть может,
Иль ненависть? Каким орудьем гложет
Он плоть мою? Как мне его назвать?
Не всё ль равно? Когда ещё до тризны
Меня он выбрал. Должен я при жизни,
Ещё живым ему принадлежать.
Зенон Элейский, мыслию разящий,
Пронзил меня насквозь стрелой дрожащей,
Хоть сам её полётом пренебрег.
Рожден я звуком, поражён стрелою.
Ужель тень черепахи мне закроет
Недвижного Ахилла быстрый бег!
Нет. Устоять! Своё продолжить время!
Сбрось, плоть моя, задумчивости бремя!
Пей, грудь, новорождённые ветра!
Ты освежи мой разум воспаленный,
Верни мне душу, властелин солёный!
Вперед, в волну, мне снова жить пора!
Да! Море, бред твой истинно неистов!
Из шкуры барса балахон пятнистый,
Весь в ярких бликах солнца, как в огне.
Ты — гидра, захмелев от вод лазурных,
кусаешь хвост свой искристый, ажурный,
в смятении подобном тишине.
Свежеет ветер! Жизнь вперед стремится!
Трепещут книги тонкие страницы,
На гребне скал – солёная роса!
Раздайтесь волны, расступитесь воды,
Стихи мои, летите на свободу,
Где мирный кров, где ветер в паруса!
Paul Valery
LE CIMETIERE MARIN
Ce toit tranquille, o; marchent des colombes,
Entre les pins palpite, entre les tombes;
Midi le juste y compose de feux
La mer, la mer, toujours recommencee
O r;compense apr;s une pens;e
Qu’un long regard sur le calme des dieux!
Quel pur travail de fins ;clairs consume
Maint diamant d’imperceptible ;cume,
Et quelle paix semble se concevoir!
Quand sur l’ab;me un soleil se repose,
Ouvrages purs d’une ;ternelle cause,
Le temps scintille et le songe est savoir
Stable tr;sor, temple simple ; Minerve,
Masse de calme, et visible r;serve,
Eau sourcilleuse, Oeil qui gardes en toi
Tant de sommeil sous une voile de flamme,
O mon silence! . . . ;difice dans l’;me,
Mais comble d’or aux mille tuiles, Toit!
Temple du Temps, qu’un seul soupir r;sume,
; ce point pur je monte et m’accoutume,
Tout entour; de mon regard marin;
Et comme aux dieux mon offrande supr;me,
La scintillation sereine s;me
Sur l’altitude un d;dain souverain.
Comme le fruit se fond en jouissance,
Comme en d;lice il change son absence
Dans une bouche o; sa forme se meurt,
Je hume ici ma future fum;e,
Et le ciel chante ; l’;me consum;e
Le changement des rives en rumeur.
Beau ciel, vrai ciel, regarde-moi qui change!
Apr;s tant d’orgueil, apr;s tant d’;trange
Oisivet;, mais pleine de pouvoir,
Je m’abandonne ; ce brillant espace,
Sur les maisons des morts mon ombre passe
Qui m’apprivoise ; son fr;le mouvoir.
L’;me expos;e aux torches du solstice,
Je te soutiens, admirable justice
De la lumi;re aux armes sans piti;!
Je te tends pure ; ta place premi;re,
Regarde-toi! . . . Mais rendre la lumi;re
Suppose d’ombre une morne moiti;.
O pour moi seul, ; moi seul, en moi-m;me,
Aupr;s d’un coeur, aux sources du po;me,
Entre le vide et l’;v;nement pur,
J’attends l’;cho de ma grandeur interne,
Am;re, sombre, et sonore citerne,
Sonnant dans l’;me un creux toujours futur
Sais-tu, fausse captive des feuillages,
Une ;tincelle y pense ; mes absents.
Golfe mangeur de ces maigres grillages,
Sur mes yeux clos, secrets ;blouissants,
Quel corps me tra;ne ; sa fin paresseuse,
Quel front l’attire ; cette terre osseuse?
Ferm;, sacr;, plein d’un feu sans mati;re,
Fragment terrestre offert ; la lumi;re,
Ce lieu me pla;t, domin; de flambeaux,
Compos; d’or, de pierre et d’arbres sombres,
O; tant de marbre est tremblant sur tant d’ombres;
La mer fid;le y dort sur mes tombeaux!
Chienne splendide, ;carte l’idol;tre!
Quand solitaire au sourire de p;tre,
Je pais longtemps, moutons myst;rieux,
Le blanc troupeau de mes tranquilles tombes,
;loignes-en les prudentes colombes,
Les songes vains, les anges curieux
Ici venu, l’avenir est paresse.
L’insecte net gratte la s;cheresse;
Tout est br;l;, d;fait, re;u dans l’air
A je ne sais quelle s;v;re essence . . .
La vie est vaste, ;tant ivre d’absence,
Et l’amertume est douce, et l’esprit clair
Les morts cach;s sont bien dans cette terre
Qui les r;chauffe et s;che leur myst;re.
Midi l;-haut, Midi sans mouvement
En soi se pense et convient ; soi-m;me
T;te compl;te et parfait diad;me,
Je suis en toi le secret changement.
Tu n’as que moi pour contenir tes craintes!
Mes repentirs, mes doutes, mes contraintes
Sont le d;faut de ton grand diamant! . . .
Mais dans leur nuit toute lourde de marbres,
Un peuple vague aux racines des arbres
A pris d;j; ton parti lentement.
Ils ont fondu dans une absence ;paisse,
L’argile rouge a bu la blanche esp;ce,
Le don de vivre a pass; dans les fleurs!
O; sont des morts les phrases famili;res,
L’art personnel, les ;mes singuli;res?
La larve file o; se formaient les pleurs.
Les cris aigus des filles chatouill;es,
Les yeux, les dents, les paupi;res mouill;es,
Le sein charmant qui joue avec le feu,
Le sang qui brille aux l;vres qui se rendent,
Les derniers dons, les doigts qui les d;fendent,
Tout va sous terre et rentre dans le jeu!
Et vous, grande ;me, esp;rez-vous un songe
Qui n’aura plus ces couleurs de mensonge
Qu’aux yeux de chair l’onde et l’or font ici?
Chanterez-vous quand serez vaporeuse?
Allez! Tout fuit! Ma pr;sence est poreuse,
La sainte impatience meurt aussi!
Maigre immortalit; noire et dor;e,
Consolatrice affreusement laur;e,
Qui de la mort fais un sein maternel,
Le beau mensonge et la pieuse ruse!
Qui ne conna;t, et qui ne les refuse,
Ce cr;ne vide et ce rire ;ternel
P;res profonds, t;tes inhabit;es,
Qui sous le poids de tant de pellet;es,
;tes la terre et confondez nos pas,
Le vrai rongeur, le ver irr;futable
N’est point pour vous qui dormez sous la table,
Il vit de vie, il ne me quitte pas!
Amour, peut-;tre, ou de moi-m;me haine?
Sa dent secr;te est de moi si prochaine
Que tous les noms lui peuvent convenir!
Qu’importe! Il voit, il veut, il songe, il touche!
Ma chair lui pla;t, et jusque sur ma couche,
; ce vivant je vis d’appartenir!
Z;non! Cruel Z;non! Z;non d’;l;e!
M’as-tu perc; de cette fl;che ail;e
Qui vibre, vole, et qui ne vole pas!
Le son m’enfante et la fl;che me tue!
Ah! le soleil . . . Quelle ombre de tortue
Pour l’;me, Achille immobile ; grands pas!
Non, non! . . . Debout! Dans l’;re successive!
Brisez, mon corps, cette forme pensive!
Buvez, mon sein, la naissance du vent!
Une fra;cheur, de la mer exhal;e,
Me rend mon ;me . . . O puissance sal;e!
Courons ; l’onde en rejaillir vivant.
Oui! grande mer de delires dou;e,
Peau de panth;re et chlamyde trou;e,
De mille et mille idoles du soleil,
Hydre absolue, ivre de ta chair bleue,
Qui te remords l’;tincelante queue
Dans un tumulte au silence pareil
Le vent se l;ve! . . . il faut tenter de vivre!
L’air immense ouvre et referme mon livre,
La vague en poudre ose jaillir des rocs!
Envolez-vous, pages tout ;blouies!
Rompez, vagues! Rompez d’eaux rejouies
Ce toit tranquille o; picoraient des focs!
Источник