Афанасий Никитин. Хождение за три моря
АФАНАСИЙ НИКИТИН. ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ
Начало большого пути
Больше всего на свете Афоня любил женщин и приключения. К тридцати годам он сумел пропить отцовское наследство, трижды жениться, дважды развестись, набить морду судебному исполнителю, который пришел взыскивать алименты на семерых детей. На горизонте замаячил тюремный острог.
Афанасий понял, что пора рвать когти, вострить лыжи, крутить педали, пока не дали, или же сниматься с якоря. Водный путь бегства показался Никитину самым надежным, но где раздобыть денег на экспедицию? Будущий великий путешественник попытался взять ипотечный кредит у ростовщика Кондрата Плевкова, но тот денег не дал. По документам изба Никитина была муниципальной, к тому же ее до самого потолка занимала последняя жена Афанасия с тремя детьми.
В конечном итоге спонсором проекта выступил хозяин местного водочного заводика Козьма Заборов. Он предоставил Афанасию свой фирменный баркас с рекламным слоганом на борту: «Водка «Заборов» – лучшее начало дня». Кроме того, Афанасий обязался постоянно носить ермолку с изображением кабана во время гона и надписью: «С водочкой «Заборов» я здоров, как боров!».
В один прекрасный день Афанасий подрался на прощание с женой Матреной, отвесил земной поклон родному селу «101-й километр Тверского тракта» и затащил на баркас последний ящик водки «Заборов» – плату для гребцов. За десять верст бутылка водки плюс харчи и червонец золотом при полном расчете – таковы были грабительские требования речных извозчиков.
Версты две Матрена бежала за баркасом вдоль берега и выкрикивала обидные слова:
-Сволочь! Бабник! Чем мне детей кормить? Это ж форменный геноцид! Я в Гаагский трибунал жаловаться буду!
-И тебе всего хорошего, Матрена! – смирено ответствовал Афанасий. Когда жена с головой скрылась в зарослях крапивы, на Никитина нахлынула грусть-тоска по родным местам. Он откашлялся и затянул старинную казацкую песню:
Я конечно вернусь, весь в друзьях и в делах,
Я конечно вернусь, я конечно вернусь, не пройдет и полгода…
На глаза его навернулись слезы, но что было делать?! Через полгода его объявят погибшим, и семья сможет получать пособие по потере кормильца. А кто накормит и обогреет его самого во время смертельно опасного путешествия? К счастью, Афанасию удалось выменять у рыбаков персидскую княжну, год назад брошенную в Волгу с челна самим Стенькой Разиным. Народ уже и песню про это дело сложил:
Из-за острова на стрежень, на простор речной волны-ы
Выплывают расписные-е-е Стеньки Разина челны-ы-ы!
В народной песне семейные разборки заканчиваются просто и ясно, без лишних судебных проволочек, на основании жесткого вердикта: «Нас на бабу променял». Тогда осужденный соратниками С. Разин принял единственно верное решение, которое зафиксировано в устном историческом документе:
…И за борт ее бросает в набежавшую волну-у-у-у-у-у!
Поговаривали, что княжна была вовсе не персидская, а татарская, и бросил Стенька Разин не в воду, а на берег. Тем не менее, факт бросания княжны был навеки зафиксирован в устном народном творчестве.
Афанасию Никитину удалось выведать следующее: простые русские мужики подобрали персидскую княжну в надежде, что от нее будет хоть какой-нибудь толк в хозяйстве. Увы, по-русски она не говорила и не материлась, водку не пила, работать не желала, на сеновале спала в полном одиночестве. Для рыбаков она была лишней обузой, но Афанасий сразу сообразил, насколько это ценный товар. В южных землях за персидскую княжну можно получить табун лошадей, или гарем на шесть мест плюс откидной стульчик в хорошем состоянии, или разменять ее на сотню простых турчанок.
Но вот баркас вышел на волжские просторы, унося Афанасия от жен, детей и избитого им судебного исполнителя. Куда же отправиться, чтобы снискать себе славу великого путешественника? Афанасий неплохо знал персидский язык, потому что учителем английского языка в его школе был армянин. В связи с этим маршрут путешествия вырисовывался сам собой: спуститься по Волге до Астрахани, проплыть на корабле до Ирана, продать княжну в какой-нибудь частный гарем, купить верблюдов для путешествия посуху. А дальше его ждет ласковое Черное море, Сухуми, Батуми, Туапсе…
Вот уже неделю баркас заводчика Заборова плыл по Волге-матушке в сторону Каспия. Афанасий сидел у руля, а гребцы налегали на весла и дружно пели:
Парней так много холостых на улицах Саратова-а-а.
Парней так много холостых, а я люблю женатого-о-о!
При упоминании о славном русском городе в голове Афанасия мелькнула тревожная мысль: запаса водки надолго не хватит, гребцы разбегутся еще до Саратова, не говоря уже об Астрахани. Удастся ли убедить их, что благо Родины превыше всего? Что научные данные, собранные во время этой экспедиции, лягут в основу… В основу чего же они лягут?
Убаюканный качкой, Афанасий уронил голову на свернутый тулуп, но его сладкий сон прервал звон рынды. От нечего делать бригадир дергал язык колокола и кривлялся, копируя голос кондуктора:
-Проезжаем Горький! Следующая остановка — Чебоксары! Афанасий Иванович, двадцать верст уже идем без оплаты. Надо бы того!
Бригадир многозначительно щелкнул себя по горлу и Афанасий сдался:
-Ладно, в Чебоксарах причаливаем. Вы там никуда не разбредайтесь, к бабам не лезьте, а я Гулю где-нибудь покормлю. (Гулей все звали персидскую княжну, а настоящее ее имя было и того смешней).
Внизу постоялого двора была дешевая харчевня для рыбаков, а второй этаж занимали «номера». Пока Гуля давилась косточками от жареного леща, Афанасий приводил в порядок путевые заметки, бормоча себе под нос:
-Чебоксары: в остатке тридцать пять бутылок. До Казани еще минус восемь, итого… Даже до Саратова не дотянем, мать твою так!
В сердцах Афанасий стукнул кулаком по столу, Гуля снова подавилась, неожиданно внимание Никитина привлекли
громкие голоса и грохот падающей лавки.
-Что там за шум наверху? – спросил Афанасий бородатого кабатчика.
-Да постоялец один бузит. За постой не платит, а съезжать не желает. Он, видишь ли, известный путешественник, ждет денег с посыльным, а где он, тот посыльный? Нет его, и не будет. Сегодня же вылетит отсюда господин Дежнев мордой об асфальт.
-А ну-ка кликни сюда этого путешественника, скажи, деньги ему принесли! – распорядился Афанасий.
Кабатчик опрометью бросился наверх и через минуту вытолкал к столу Афанасия упирающегося немолодого мужчину с козлиной бородкой.
-Где деньги, какие деньги? – бормотал тот, удивленно рассматривая Никитина и персидскую княжну.
-Присаживайтесь, любезнейший, у нас с вами будет долгий разговор, — вежливо, но решительно изрек Афанасий. Незнакомец со вздохом повиновался.
«Хождение за три моря»
Через час совместного распития Афанасий и его новый знакомый уже были на «ты».
-А как мы нажрались с Пржевальским и Миклухо-Маклаем на Тянь-Шане! – с жаром начал рассказывать Никитину Дежнев свою очередную байку.
-Погоди, Сема, дело есть: тебе ведь нужны деньги на новую экспедицию? А мне очень-очень нужны твои путевые заметки! Я хочу купить у тебя эксклюзивные права на их издание. Под моей фамилией, конечно. Продашь дневник, Сема?
-Ни за что! Эта рукопись бесценна!
-Тогда давай меняться. Махнем не глядя, как на фронте говорят: ты мне свой дневник, а я тебе – персидскую княжну. Спортсменка, мусульманка, красавица!
-Да на кой ляд мне твоя княжна? У меня это… эректильная дисфункция.
-Подумай, Сема: за Гулю ее отец даст тебе табун лошадей. Или даже полтора табуна. Это ж целое состояние! Экспедицию в северные моря организуешь, твоим именем потомки что-нибудь назовут. Например, мыс Дежнева. Звучит?! А за постой я, так и быть, сам рассчитаюсь.
Семен Дежнев задумался. Новая экспедиция – это заманчиво, да и хозяин постоялого двора готов сожрать его с потрохами.
-Отец бакшиш не дать, брат дать, я дорога показывать, — неожиданно вмешалась в разговор персидская княжна.
-А почему отец не даст выкуп?
-Абу кердык. Секир башка! Бамбарбия ургуду, – ответила Гуля по-турецки.
-Что она сказала? – заинтересовался Семен.
-В общем, бритвой по горлу и в колодец. Убили его.
-Отлично! Отец убит, брат жив, а не прикончит меня этот брат-2 без всякого выкупа? – засомневался отважный путешественник.
-Гуля, скажи ему, что все будет о`key! – приказал Афанасий.
-Урус кердык! Секир башка! Бакшиш хана! – решительно ответила персидская княжна, с размаху всадив нож в деревянный стол.
-Встретят как родного, век воли не видать! – не моргнув глазом, перевел Афанасий.
Через минуту он уже держал в руках засаленный и закопченный у костров дневник путешественника. «Семен Дежнев. Хождение за три моря», — прочитал Никитин, зачеркнул «Семена Дежнева» и аккуратным почерком вписал свою фамилию. Теперь ему осталось только продать баркас заводчика Заборова, купить домик с видом на Волгу и пожить в нем полгода, переписывая заметки Дежнева в добротную амбарную книгу. А что? Все так делают, кто похитрее.
Источник
ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ АФАНАСИЯ НИКИТИНА
Аноним ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ АФАНАСИЯ НИКИТИНА
В год 6983 (1475) «…». В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.
За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.
Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море — Дербентское, дарья Хвалисская, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Черное, дарья Стамбульская.
Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.
Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.
И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто. Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.
Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма — не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.
Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.
И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне — шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.
И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли — чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».
И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его — койтул.
Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого-что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку работать.
А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый; а из Баку пошел за море — в Чапакур.
И прожил я в Чапакуре шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в Мазандаранской земле. А оттуда пошел к Амолю и жил тут месяц. А оттуда пошел к Демавенду, а из Демавенда — к Рею. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда — семьдесят городов разрушилось.
Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана — к Наину, а из Наина к Иезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана — к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара — к Бендеру — то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.
А Ормуз — на острове, и море наступает на него всякий день по два раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи. И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы пошел я в таве с конями за море Индийское.
И шли мы морем до Маската десять дней, а от Маската до Дега четыре дня, а от Дега до Гуджарата, а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак. От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а морем шли шесть недель в таве до Чаула. И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.
Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара.
Правит тут индийский хан — Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах — индийских кораблях.
И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до Джуннара, с божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у них началась с Троицына дня. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и ночь — целых четыре месяца — всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а брагу — из татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы — на них ездят и товар и иное возят, все делают.
Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.
В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. (Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром); а любят белых людей.
Источник