У Залива
“Старик и море” Хемингуэя, каким его видят художники
“Старик и море” Хемингуэя, каким его видят художники
Писатель Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года. Его книги не раз иллюстрировали хорошие художники. Какие же иллюстрации мы могли запомнить из прочитанных книг и какая его книга до сих пор вдохновляет художников? Больше всего – “Старик и море”.
С момента выхода она была переведена на многие языки, художники постоянно ее вспоминают, и все, что на эту тему было нарисовано, невозможно собрать вместе – можно только привести несколько примеров.
Отдельно можно упомянуть мультфильм Александра Петрова “Старик и море”, получивший множество премий и нарисованный в удивительной технике – маслом по стеклу. В 2000 году “Старик и море”, ставший первым в истории анимационным фильмом для кинотеатров большого формата, был удостоен премии “Оскар”.
Книга “Старик и море” в Америке
Одно из первых изданий повести в Америке. История старого кубинского рыбака, который растерял всю свою удачу и вдруг наконец, как будто в насмешку, получил шанс поймать большую рыбу, вдохновила художника не на мрачный лад, а наоборот.
Переиздание 1999 года
Раз за разом картинки меняются. Если на последней приведенной здесь картинке и старик, и мальчик нарисованы вполне в духе своего времени, то на большей части современных, в какой бы стране они ни были нарисованы, уже невозможно сказать – кубинский ли это рыбак, подросток ли мальчик или младше, и только гигантский марлин остается марлином.
Россия
Первый раз эта книга вышла в Советском союзе в 60-е и с тех пор сменила несколько “лиц”.
Россия, 90-е, Слава Вовк. Дизайн всей книги:
Современные обложки и художники
А это иллюстрации Славы Шульц, современной художницы. Они нарисованы тушью на фотобумаге. Как мы видим, цепочка не прерывается – она просто продолжается, даже если переизданий какое-то время не происходит.
Источник
Иероним Босх. Живопись маслом
Привет, мой дорогой читатель!
Иероним Босх нидерландский живописец XV века. Глядя на его полотна маслом, возникают множество вопросов, ответы на которые не получены и сегодня в XXI веке. Он творил и создавал свои работы в тот период времени, когда инакомыслие и отход от канонов жестко наказывались.
Однако с помощью кисти он изображал на холсте всю ту фантасмагорию, что царила у него в голове. Изображал сцены с адскими чудовищами и монстрами, показывал какие муки и наказания ждут грешников в потустороннем мире. И таким образом наводил страх и ужас на простого обывателя своими картинами.
Сегодня мнение искусствоведов разделилось. Одни считают, что чертовщина на картинах Босха призвана развлекать зрителей и щекотать им нервы. Это похоже на гротескные фигуры, которые мастера итальянского Возрождения вплетали в сюжеты своих работ. Современные ученые считают, что творчество мастера имеет более глубокий смысл.
Одни считают его сюрреалистом пятнадцатого века, заложившим фундамент современному сюрреализму. Они утверждают, что Сальвадор Дали был вдохновлен творчеством Босха, и что оба творца извлекали свои невиданные образы из глубин своего подсознания. Другие полагают, что в творчестве художника присутствуют средневековые «эзотерические дисциплины». Третьи причисляют мастера к различным религиозным еретикам, которые существовали в ту эпоху. Однако доказательств, что художник состоял в какой-либо секте нет. Споры между специалистами продолжаются и сегодня. Единого мнения нет.
Стиль и манера написания картин художника, специалисты относят к Северному Возрождению. Искусствоведы сошлись на том, что техника и манера исполнения его работ называется «алла прима». Это метод живописи маслом, при котором первые мазки создают окончательную фактуру. Наследие мастера составляет всего 25 картин и 8 рисунков. Почему так мало работ, были еще творения или нет неизвестно. Работы, что сохранились, не имеют оригинального названия, которые дал своим творениям Босх. Известные нам названия закрепились за картинами по каталогам.
Исследователи до сих пор не могут уверенно говорить о творческой хронологии произведений мастера, так как ни на одной из картин нет даты. Как бы там ни было, вопросов о творчестве художника много и они остаются без ответа. Со временем, надеюсь, ответы будут получены.
Полное имя живописца Ерун Антонисон ван Акен. Он остается одним из самых загадочных художников в истории западного искусства. Родился около 1450 года в городке Хертогенбос, Нидерланды. Ушел из жизни 9 августа 1516 году в том же городе, где родился. Семья его была связана живописным ремеслом. Прадед, дед и отец мастера все они были живописцами. Художественная мастерская и живописное ремесло передавалось по наследству.
В первую очередь художественная мастерская ван Акенов выполняла настенные росписи, занималась изготовлением церковной утвари. Работа делалась качественно и профессионально, и нехватки в заказах не было. Постоянным заказчиком была церковь. Что позволяло семье многие десятилетия вести безбедный образ жизни. Унаследовав от своего отца живописную мастерскую, Босх продолжил семейное дело, а в свободное от церковных заказов время занимался творчеством. Создавая на полотне маслом фантастический мир, который формировался в сознании живописца. И сегодня у нас есть возможность через его полотна увидеть, чем было наполнено подсознание человека жившего в XV веке.
Источник
Эрнест Хемингуэй — старик, море и кубинский ром.
Ни для кого не секрет, что приготовление косметических средств – моя профессия и моя страсть. Но не хлебом единым, как говорится. Есть у меня еще одна страсть – я люблю читать. Еще в детстве многие мои сверстники бесконечно требовали игр и развлечений от родителей, я же ни тогда, ни сейчас не понимала, зачем нужны эти квелые забавы, когда под рукой всегда есть целый мир, заключенный в стопку сброшюрованных печатных страниц. Даже не помню, с каких лет это повелось (еще до школы!), но, сколько я себя знаю, я всегда читала запоем. И рисовала. Прочитанное будило фантазию, которая выливалась в красках на страницы альбомов. Мне повезло – краски у меня всегда были художественные, кисти колонковые (влетало это моей маме в копеечку, однако, спасало то, что я всегда была очень бережлива и экономна). Книги же доставались мне даром – соседка сверху заведовала отделом книгохранения районной библиотеки, поэтому, сколько бы лет не прошло, я не устану мысленно говорить ей спасибо за возможность получения на руки любых, интересовавших меня литературных произведений, какие только были в наличии в закромах библиотечных хранилищ. Шли годы, с книгами становилось все проще, соответственно, я открывала для себя все новых и новых авторов и сейчас, можно сказать, уже сформировала свой «Пантеон». Поэтому сегодня я хочу начать рассказ о своих любимых авторах и их произведениях, навсегда запавших мне в душу. Причем это будет не просто рассказ, это будет рассказ-посвящение: в конце каждой заметки я представлю вам свой новый продукт, навеянный воспоминаниями об авторе или его произведении.
И начну я, пожалуй, со старика Хэма, моря и Острова Свободы.
Есть на этой земле страна, история которой накрепко связана с двумя известными людьми с одним именем. Оба они – иностранцы, родившиеся далеко-далеко, для обоих эта страна стала домом и оба они лишились жизни, расставшись с ней. Первый из них – красавец-аргентинец, выходец из состоятельной семьи, дипломированный врач и пламенный революционер, отдавший себя без остатка борьбе за свободу чужой страны – Эрнесто Че Гевара. Hasta siempre, команданте!
Второй – известный американский журналист, писатель с мировым именем, лауреат Пулитцеровской и Нобелевской премий, страстный путешественник, охотник и рыболов, свободный голубой марлин, неспособный к жизни в неволе – Эрнест Хемингуэй.
Первое его произведение я прочитала, кажется, лет в двенадцать. Это была его повесть «Старик и море». Пройдет много лет, и я перечитаю практически все его произведения, включая самые значимые романы. Но какое из произведений окажется любимым спустя столько лет? «Фиеста»? «Прощай оружие»? «По ком звонит колокол»? Увы, любимыми так и остались произведения его «кубинского» периода — крохотный рассказ «Снега Килиманджаро», автобиографический сборник парижских рассказов «Праздник, который всегда с тобой», и прежде всего, повесть «Старик и море»:
«Он вспомнил, как однажды поймал на крючок самку марлина. Самец всегда подпускает самку к пище первую, и, попавшись на крючок, самка со страха вступила в яростную, отчаянную борьбу, которая быстро ее изнурила, а самец, ни на шаг не отставая от нее, плавал и кружил вместе с ней по поверхности моря. Он плыл так близко, что старик боялся, как бы он не перерезал лесу хвостом, острым, как серп, и почти такой же формы. Когда старик зацепил самку багром и стукнул ее дубинкой, придерживая острую, как рапира, пасть с шершавыми краями, когда он бил ее дубинкой по черепу до тех пор, пока цвет ее не стал похож на цвет амальгамы, которой покрывают оборотную сторону зеркала, и когда потом он с помощью мальчика втаскивал ее в лодку, самец оставался рядом. Потом, когда старик стал сматывать лесу и готовить гарпун, самец высоко подпрыгнул в воздух возле лодки, чтобы поглядеть, что стало с его подругой, а затем ушел глубоко в воду, раскинув светло-сиреневые крылья грудных плавников, и широкие сиреневые полосы у него на спине были ясно видны. Старик не мог забыть, какой он был красивый. И он не покинул свою подругу до конца».
Повесть была написана на Кубе, в уединении его виллы в пригороде Гаваны, после нескольких лет «молчания».
Сегодня вилла Хемингуэя доступна для посещения, как дом-музей. Простая, но просторная, с великолепными видами, утопающая в зелени садов, дарующих прохладу. Здесь он практически не пил, много писал, вникал в интересы местных жителей (частенько помогая им деньгами или связями), ловил рыбу (его яхта «Пилар» все еще цела, хотя и стоит «на приколе»), время от времени «отлучаясь» в Африку.
В Гаване же, его молчание было обусловлено бесконечными ежедневными перемещениями от бара к бару с утра и до позднего вечера — у Хемингуэя были проблемы с алкоголем. В одном из баров, расположенном на крыше отеля Ambos Mundos, где долгое время жил писатель до переезда на собственную виллу, вы и сейчас сможете выпить настоящий коктейль «Мохито», тот, что с добавлением ангостуры. Говорят, что Хемингуэй лично улучшил его вкус, опробовав ангостуру у хозяина одного заведения. Правда ли это, сказать трудно (Хемингуэй страдал сахарным диабетом, а потому вряд ли пил сладкие коктейли). Но кубинцы в это верят и туристов убеждают активно (возможно с таким антуражем цена в 5 CUC за стакан не кажется последним заоблачной?). Правда, и коктейль там много лучше, нежели, скажем, в отелях Варадеро.
Как бы то ни было, а Кубу невозможно забыть. Белоснежные пляжи Варадеро, лазурный океан и бесконечность неба над головой, простота жизни и достоинство простоты… Куба Хэмингуэя — это огромный голубой марлин, на мгновение поднявшийся из глубин во весь свой гигантский рост, ослепивший своей красотой и ушедший обратно в синеву океана. Когда говорят, что Хемингуэй покончил с собой из-за того, что не смог справиться с собственным алкоголизмом, я не верю. Он просто прекратил жизнь в неволе, вырвался из клетки, чтобы обрести утраченную свободу, наполненную прозрачностью сумерек, улыбками мальчишек, криками рыбаков, запахом моря и рыболовных снастей, дымом костров, полуденным зноем и свежестью кубинского мохито. И если вы не читали Хемингуэя — почитайте, у вас впереди истинное наслаждение!
Мохито и Карибский пунш – мои новые весенние бальзамы для губ.
Сочный лайм и прохладная мята, солнечный апельсин и пьянящий мускат – как воспоминание об Острове Свободы, море и удивительном старике…
Источник
Старик у моря арт
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 273 330
- КНИГИ 641 739
- СЕРИИ 24 438
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 603 316
Эрнест Миллер Хемингуэй
Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней с ним был мальчик. Но день за днем не приносил улова, и родители сказали мальчику, что старик теперь уже явно salao, то есть «самый что ни на есть невезучий», и велели ходить в море на другой лодке, которая действительно привезла три хорошие рыбы в первую же неделю. Мальчику тяжело было смотреть, как старик каждый день возвращается ни с чем, и он выходил на берег, чтобы помочь ему отнести домой снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачты парус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, свернутый, напоминал знамя наголову разбитого полка.
Старик был худ и изможден, затылок его прорезали глубокие морщины, а щеки были покрыты коричневыми пятнами неопасного кожного рака, который вызывают солнечные лучи, отраженные гладью тропического моря.
Пятна спускались по щекам до самой шеи, на руках виднелись глубокие шрамы, прорезанные бечевой, когда он вытаскивал крупную рыбу. Однако свежих шрамов не было. Они были стары, как трещины в давно уже безводной пустыне.
Все у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, веселые глаза человека, который не сдается.
– Сантьяго, – сказал ему мальчик, когда они вдвоем поднимались по дороге от берега, где стояла на причале лодка, – теперь я опять могу пойти с тобой в море. Мы уже заработали немного денег.
Старик научил мальчика рыбачить, и мальчик его любил.
– Нет, – сказал старик, – ты попал на счастливую лодку. Оставайся на ней.
– А помнишь, один раз ты ходил в море целых восемьдесят семь дней и ничего не поймал, а потом мы три недели кряду каждый день привозили по большой рыбе.
– Помню, – сказал старик. – Я знаю, ты ушел от меня не потому, что не верил.
– Меня заставил отец, а я еще мальчик и должен слушаться.
– Знаю, – сказал старик. – Как же иначе.
– Он-то не очень верит.
– Да, – сказал старик. – А вот мы верим. Правда?
– Конечно. Хочешь, я угощу тебя пивом на Террасе? А потом мы отнесем домой снасти.
– Ну что ж, – сказал старик. – Ежели рыбак подносит рыбаку…
Они уселись на Террасе, и многие рыбаки подсмеивались над стариком, но он не был на них в обиде. Рыбакам постарше было грустно на него глядеть, однако они не показывали виду и вели вежливый разговор о течении, и о том, на какую глубину они забрасывали леску, и как держится погода, и что они видели в море. Те, кому в этот день повезло, уже вернулись с лова, выпотрошили своих марлинов и, взвалив их поперек двух досок, взявшись по двое за каждый конец доски, перетащили рыбу на рыбный склад, откуда ее должны были отвезти в рефрижераторе на рынок в Гавану.
Рыбаки, которым попались акулы, сдали их на завод по разделке акул на другой стороне бухты; там туши подвесили на блоках, вынули из них печенку, вырезали плавники, содрали кожу и нарезали мясо тонкими пластинками для засола.
Когда ветер дул с востока, он приносил вонь с акульей фабрики; но сегодня запаха почти не было слышно, потому что ветер переменился на северный, а потом стих, и на Террасе было солнечно и приятно.
– Сантьяго, – сказал мальчик.
– Да? – откликнулся старик. Он смотрел на свой стакан с пивом и вспоминал давно минувшие дни.
– Можно, я наловлю тебе на завтра сардин?
– Не стоит. Поиграй лучше в бейсбол. Я еще сам могу грести, а Роджелио забросит сети.
– Нет, дай лучше мне. Если мне нельзя с тобой рыбачить, я хочу помочь тебе хоть чем-нибудь.
– Да ведь ты угостил меня пивом, – сказал старик. – Ты уже взрослый мужчина.
– Сколько мне было лет, когда ты первый раз взял меня в море?
– Пять, и ты чуть было не погиб, когда я втащил в лодку совсем еще живую рыбу и она чуть не разбила все в щепки, помнишь?
– Помню, как она била хвостом и сломала банку и как ты громко колотил ее дубинкой. Помню, ты швырнул меня на нос, где лежали мокрые снасти, а лодка вся дрожала, и твоя дубинка стучала, словно рубили дерево, и кругом стоял приторный запах крови.
– Ты правда все это помнишь или я тебе потом рассказывал?
– Я помню все с самого первого дня, когда ты взял меня в море.
Старик поглядел на него воспаленными от солнца, доверчивыми и любящими глазами:
– Если бы ты был моим сыном, я бы и сейчас рискнул взять тебя с собой. Но у тебя есть отец и мать и ты попал на счастливую лодку.
– Давай я все-таки схожу за сардинами. И я знаю, где можно достать четырех живцов.
– У меня еще целы сегодняшние. Я положил их в ящик с солью.
– Я достану тебе четырех свежих.
– Одного, – возразил старик.
Он и так никогда не терял ни надежды, ни веры в будущее, но теперь они крепли в его сердце, словно с моря подул свежий ветер.
– Двух, – сказал мальчик.
– Ладно, двух, – сдался старик. – А ты их, часом, не стащил?
– Стащил бы, если бы понадобилось. Но я их купил.
– Спасибо, – сказал старик.
Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к нему смирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой ни позора, ни утраты человеческого достоинства.
– Если течение не переменится, завтра будет хороший день, – сказал старик.
– Ты где будешь ловить?
– Подальше от берега, а вернусь, когда переменится ветер. Выйду до рассвета.
– Надо будет уговорить моего тоже отойти подальше. Если тебе попадется очень большая рыба, мы тебе поможем.
– Твой не любит уходить слишком далеко от берега.
– Да, – сказал мальчик. – Но я уж высмотрю что-нибудь такое, чего он не сможет разглядеть, – ну хотя бы чаек. Тогда его можно будет уговорить отойти подальше за золотой макрелью.[1]
– Неужели у него так плохо с глазами?
– Почти совсем ослеп.
– Странно. Он ведь никогда не ходил за черепахами. От них-то всего больше и слепнешь.
– Но ты столько лет ходил за черепахами к Москитному берегу,[2] а глаза у тебя в порядке.
– Я – необыкновенный старик.
– А сил у тебя хватит, если попадется очень большая рыба?
– Думаю, что хватит. Тут главное – сноровка.
– Давай отнесем домой снасти. А потом я возьму сеть и схожу за сардинами.
Они вытащили из лодки снасти. Старик нес на плече мачту, а мальчик – деревянный ящик с мотками туго сплетенной коричневой лесы, багор и гарпун с рукояткой. Ящик с наживкой остался на корме вместе с дубинкой, которой глушат крупную рыбу, когда ее вытаскивают на поверхность. Вряд ли кто вздумал бы обокрасть старика, но лучше было отнести парус и тяжелые снасти домой, чтобы они не отсырели от росы. И хотя старик был уверен, что никто из местных жителей не позарится на его добро, он все-таки предпочитал убирать от греха багор, да и гарпун тоже.
Они поднялись по дороге к хижине старика и вошли в дверь, растворенную настежь. Старик прислонил мачту с обернутым вокруг нее парусом к стене, а мальчик положил рядом снасти. Мачта была почти такой же длины, как хижина, выстроенная из листьев королевской пальмы, которую здесь зовут guano. В хижине были кровать, стол и стул и в глинобитном полу – выемка, чтобы стряпать пищу на древесном угле. Коричневые стены, сложенные из спрессованных волокнистых листьев, были украшены цветными олеографиями Сердца Господня и Santa Maria del Cobre.[3] Они достались ему от покойной жены. Когда-то на стене висела и раскрашенная фотография самой жены, но потом старик ее спрятал, потому что смотреть на нее было уж очень тоскливо. Теперь фотография лежала на полке в углу, под чистой рубахой.
– Что у тебя на ужин? – спросил мальчик.
– Миска желтого риса с рыбой. Хочешь?
– Нет, я поем дома. Развести тебе огонь?
– Не надо. Я сам разведу попозже. А может, буду есть рис так, холодный.
Источник