Абсурдонавтика Финна и Джейка
В лихорадочной эстетике «Времени приключений» отразилось одно интересное явление современной культуры: инфляция фантазии. Cоздатели точно уловили особую разновидность сумасшествия в сердце нашего общества.
Культурологический заплыв в кислотно–конфетное море
Завершился шестой сезон одного из самых запредельных мультсериалов «Время приключений». В финальном эпизоде главный герой исчерпывающе сформулировал стиль всего мультфильма: «Какой–то беспорядочный абсурд» («Some random absurd thing»). На самом деле абсурдные похождения Финна и Джейка совсем не беспорядочны, а при ближайшем рассмотрении и не столь абсурдны. У меня есть теория, что в лихорадочной эстетике «Времени приключений» отразилось одно интересное явление современной культуры: инфляция фантазии. Cумасшествие этого сериала нашло такой горячий отклик в сердцах зрителей именно потому, что создатели точно уловили особую разновидность сумасшествия в сердце нашего общества. Чтобы полноценно обсудить эту проблему, я предлагаю совершить небольшой заплыв в «кислотно–конфетную» стилистику «Времени приключений».
«Время приключений» сделано из нескольких основных жанровых ингредиентов. Первый — настольная ролевая игра Dungeons & Dragons и компьютерные RPG–игры с подземельями. Отсюда берётся вся фантастическая география страны Ууу и объекты романтического интереса Финна — принцессы. Вторая составляющая — более широкий пласт молодёжной, гиковской культуры. Фактически, Финн и его говорящая собака Джейк — это такие два тинейджера, которые ищут, как бы покруче затусить. В сериях постоянно встречаются разнообразные вечеринки (в том числе в первой серии Slumber Party Panic), танцы, песни, игры. Один из самых смешных персонажей — живая игровая приставка Бимо. Место обитания героев — мечта любого подростка, Дом на Дереве (Древесный Форт). Также постоянно обсуждается героическая тематика: что значит быть героем, как поверить в себя (именно этому учит Финна в пилотной серии король Марса Авраам Линкольн), как признавать свои слабости и так далее.
Все лица в сериале рисуются схематично и пародийно. На создателей сильно повлияла японская анимация с ее преувеличенными эмоциями. Один из героев, Lady Rainicorn, леди Радужнорог (другие переводы — Ливнерог, Радугорог), говорит по–корейски, и Джейк ее прекрасно понимает. Для зрителя же ничего не переводится — и для Финна тоже, что служит источником шуток.
В тематическом плане к этому прикручивается пост–апокалиптическая история. Действие происходит после Великой войны грибов. Весь ландшафт Ууу — последствия атомной катастрофы. Элементы прошлой эпохи появляются то тут, то там: Business People (зомби–офисные работники) в восьмой серии первого сезона Business Time, река мусора в серии The Witch’s Garden, небоскрёбы на дне океана в серии Ocean of fear. Это только первый сезон, впоследствии тема разрабатывается гораздо полнее, особенно в предыстории Ледяного короля. В некоторых эпизодах важным сюжетным элементом становится радиоактивная жидкость.
Еще один важнейший стилистический элемент — это мультяшный панпсихизм, «всеодушевлённость». Живыми в сериале могут оказаться любые предметы: дома, горы, колодцы, дорожные указатели, не говоря о животных. Также может ожить любая часть любого предмета, например, отдельная льдышка, сердце Ледяного короля (в серии Ricardio the Heart Guy) или хвост Джейка (в серии Sad face). А принадлежность некоторых героев к миру предметов или животных вообще не определить. Это фундаментально странные персонажи, например, Джигглер (трясунчик) из самой трэшовой серии первого сезона The Jiggler.
Вообще, энциклопедия «Времени приключений» насчитывает 841 героя. Создателям доставляет особое удовольствие жонглировать персонажами из разных сюжетных линий. Наиболее подробно разработано Конфетное Царство принцессы Буббльгум, там каждый герой имеет свое лицо, от Мятного Лакея–знатока чёрной магии до Коричного Пряника, который «имеет очень короткую продолжительность концентрации внимания и не может думать ясно, вероятно из–за того, что был недопечён».
Наконец, важным ингредиентом молодёжного мира Финна и Джейка являются игры с языком. У друзей есть собственные выражения. Так, высшей похвалой является эпитет Mathematical («Математично!»), иногда Algebraic, иногда просто возглас Maths! Если персонаж напуган, он говорит «Oh my Glob!» (впоследствии это связывается с марсианским четырёхликим героем персонажем по имени Grob Gob Glob Grod). Языковыми играми пронизан весь сериал. Некоторые серии просто огорошивают зрителя количеством каламбуров.
Так, в двадцать первой серии первого сезона Donny фигурируют волки–оборотни, но только это не Were–wolves, а Why–wolves (where — «где», why — «почему»). Защитой от них служит химический элемент obnoxygen — хам–кислород (от oxygen — «кислород» и obnoxious — «наглый», «хамский» ). Растяпа Донни, который и является главным источником хам–кислорода, стреляет яйцами из живой курицы и приговаривает: «Hey chiken, you’re travelling eggs–press!»(«Эй, цыплёнок, ты передвижной пресс для яиц!» Обыгрывается созвучность express и eggs press).
Прежде чем перейти к главной стилистической особенности сериала, отмечу еще один необычный элемент: очень высокую философичность. Серии «Времени приключений» можно поделить на два основных разряда: первый — это те, где основное внимание уделено отношениям героев, влюблённости Финна в принцессу Буббльгум (а также Огненную принцессу) или же ссорам и примирениям Финна и Джейка. Это «ситкомовские» серии. Интрига в них может быть и проще: Джейк готовит лучший сэндвич в мире, а Ледяной король хочет его отобрать. Второй разряд — серии «экшеновые», где основной конфликт внешний. Финн и Джейк попадают в новую темницу, находят нового врага, борятся с Ледяным королём, оказываются в плену очередного чародея и так далее. И вот в этом втором разряде постоянно попадаются серии, чья философская глубина просто поражает. Так, практически все серии с участием самого жуткого злодея, Лича, сильно отходят от общепародийного, весёлого тона. (В изначальном заявке Пендлтона Уорда про Лича так и сказано: Лич — несмешной герой. А озвучивает его в оригинальной версии Рон Перлман, известный своими отрицательными ролями.)
Над героями сериала постоянно нависает то, что можно назвать «онирическая лихорадка» (от греч. oneiros – сновидение). Джейк, заснув, попадает в мир, где всё сделано из Джейка (серия Everything Jake). Финн построил город из подушек, заполз в тоннель — и оказался в мире подушек (серия Puhoy), причём прожил в этом мире целую жизнь, обзавёлся семьёй и умер, а затем проснулся на том же месте. В серии Jake Costume Джейк заставляет Финна читать книгу «The Dream Journal of a Boring Man» и засыпает, а когда просыпается, оказывается, что Финн два часа читал отрывки из книги. Вневременное и внепространственное существо Призмо, представляющее из себя розовую тень и способное выполнять любые желания, является сном одного старика. Совершенно чумовая серия пятого сезона начинается с того, что Джейк съедает последний маринованный огурчик, подаренный Призмо, а затем оказывается в странном пространстве, где он засыпает, и Призмо оживает как его сон. (Рассказать происходящее в этой серии не представляется возможным, абстрактность и фантастичность зашкаливает. Приведу только одну фразу Джейка из этой серии, доказывающую, что сценаристам не чужды философские книги: «Я чувствовал себя так, как будто кто–то снял слой кожуры с моего мозга, моя реальность больше не была укоренена в какой–либо точке отсчета, и мне понадобилось усилие, чтобы не оказаться раздавленным под тяжестью неумолимой новой парадигмы абсолютной реальности» («I remember feelin’ like someone had peeled a layer away from my brain, and my reality was no longer anchored to any point of reference, and I had to fight to keep from being crushed under the weight of an unforgiving new paradigm of ultimate reality»).)
Помимо сна активно эксплуатируются другие изменённые, онирические состояния сознания. Одна серия целиком посвящена разыгравшейся фантазии Джейка, чьи порождения воплощаются в реальность, хотя остаются невидимыми. В другой герои открывают существование параллельного призрачного мира в своем Древесном Форте. В третьей гениальной серии под названием BMO Noire, пародирующей фильмы в жанре нуар, игровая приставка Бимо вызывается провести расследование, чтобы найти пропавший носок Финна. При этом всё происходящее — вымысел самого Бимо (он говорит за всех персонажей, в том числе мышь–преступника, котов–полицейских, курицу–фам фаталь и пульт управления от телевизора). Серия, хотя является феерически смешной, оставляет глубокий дискомфорт и опасения по поводу психического состояния Бимо.
И вот тут мы наконец переходим к главной особенности сериала: тому самому «абсурду», о котором говорит Финн в финале шестого сезона. Вообще, «абсурд» можно отнести к устаревшим понятия культурологии. Это слово пережило расцвет в середине двадцатого века, во времена
экзистенциалистов и театра абсурда, отчасти его можно применить к экспериментам сюрреалистов. Однако уже фантазии психоделической эпохи 60–х словом «абсурд» не назовёшь. Дело в том, и многие исследователи отмечают это, что в абсурдном произведении очень строгая логика. Классический пример — «Пробуждение» Кафки, где последовательно и логично совершенно всё, кроме исходной посылки: превращения человека в насекомое. Абсурд — всегда «мягкий». Два человека на сцене ждут пришествия третьего, который так и не появляется. Если бы герои пьесы Беккета «В ожидании Годо» вдруг посреди спектакля превратились в летучих мышей или стали выращивать пальцы в горшках, это уже не было бы театром абсурда, а стало бы неким фантастическим действом. Именно антифантастичность абсурда сделала его для многих (особенно подростков) центральной метафорой человеческой жизни. В нашей жизни всё следует причинно–следственным связям, но есть некоторый элемент, не поддающийся осмыслению — это сам факт жизни, ее фон, а также ее неизбежный исход. И тем не менее сегодня даже в этом экзистенциальном смысле слово «абсурд» сходит на нет. Сменились стилистические приоритеты.
Я долго искал некое новое слово для определения той уникальной разновидности абсурда, на которой построено «Время приключений», но поиск пока не увенчался успехом (одно время лидировал вариант «шизодрейф»). Думаю, что самым подходящим словом из арсенала современных субкультур будет довольно всеохватное понятие «жесть». Если включить случайный момент из более чем 30–часового пантеона приключений Финна и Джейка, то с большой вероятностью происходящее на экране можно будет описать как «жесть». Тот дискомфорт, о котором я упомянул по поводу серии про Бимо–детектива, на самом деле является эмоциональным осадком почти любой серии. Жёсткость этой самой «жести» может варьироваться. Приведу пять примеров, от «мягкой жести» до самой жёсткой жестины, которую, строго говоря, нельзя показывать людям младше 18 лет.
1. Безобидно абсурдными выглядят постоянные преобразования тела Джейка. В серии Everything’s Jake собака во сне попадает в город, который целиком состоит из тела Джейка. Когда у него урчит в животе, в городе начинается землетрясение. То есть, с одной стороны, это уже может вызвать некоторые рвотные позывы, но только при очень развитой фантазии.
2. Финн и Джейк достают звезду изо лба Принцессы Пухлого Пространства (Lumpy Space Princess), чтобы активировать волшебную книгу Энкиридион. Однако, в отличие от драгоценных камней в коронах других принцесс, у LSP во лбу длинная призма в форме звезды, которая уходит в глубину «головы» принцессы. Выглядит так, будто из облака достают его мозг. (Шутка продолжена, когда волшебная книга не принимает звезду, и та падает в сторону: Lumpy Space Princess лишили «мозга» зря.)
3. Средне–жёстким я бы назвал всё, что происходит с Ледяным королём, героем «Времени приключений» с самой богатой предысторией и с самой безумной психологией. Например, в конце серии первого сезона What is Life мы попадаем в воображение Ледяного короля (частая локация в сериале), где он провожает закат вместе с роботом по имени Neptr (это микроволновка с головой–жестянкой, собранная Джейком по приколу и способная метать неограниченное количество пирогов). Нептр называет Ледяного короля «Papi», «папуля», и вызывает у того приступы нежности. Здесь нет назойливой физиологичности, но дискомфорт от всей этой сцены очень высокий.
4. Довольно часто во «Времени приключений» есть ощущение, что мир сходит с ума. Нагнетается апокалиптическая атмосфера. В одной из самых известных серий с участием злодея Лича, Finn the Human, Финн неаккуратно загадывает желание в комнате Призмо и в итоге оказывается в параллельной реальности (Мир–Деревня, Village World), где Джейк — обычная собака, а семье Финна и его односельчанам угрожают bullies, хулиганы, ведущие Destiny Game, Игру Судьбы (терроризируют народ своими выходками). Параллельно показывается Джейк в комнате Призмо, они принимают джакузи и вообще особо не парятся. В конце серии Финн надевает корону Ледяного короля и сходит с ума. Только правильное желание опомнившегося Джейка спасает мир от уничтожения.
5. Но самая жесть, на мой взгляд, — это когда предельная физиологичность соединяется с предельной «няшностью», кавайностью персонажей. Это те редкие моменты, когда хочется выключить «Время приключений» и никогда больше не включать. Лучший пример — серия первого сезона The Jiggler про того самого трясунчика, похожего на заблудившегося щенка. Сначала всё вроде бы неплохо, герои подбирают существо, похожее на песочные часы и усеянное какими–то дырками. Танцы Джигглера веселят друзей. Но когда на следующий день они пытаются покормить его, начинается пятибальная жесть: трясунчика тошнит через все отверстия в голове и в животе. Джейку приходится принести свою коллекцию искусственных глаз и заткнуть все дырки Джигглера. Разумеется, это не помогает, и трясунчик взрывается, обматываясь, как жвачка, вокруг Древесного форта. (Как и всегда, пересказ самых абсурдных серий «Времени приключений» выглядит так, будто автор сошёл с ума.)
Другой, более простой пример жести–жести — когда граф Лемонохват ест частично пережёванный яблочный пирог из пасти мертвой мыши.
Таким образом, Финн и Джейк всё время находятся на грани. Какую бы жанровую конвенцию, какой бы сюжетный ход ни выбрали авторы, эта конвенция или этот ход в какой–то момент подспудно нарушаются, граница здравомыслия пересекается. Нередко, например, ставится под вопрос моральная, героическая проблематика. Вначале Финн уверен, что делает нечто правильное, героическое, но потом показывается, что он своими действиями сделал еще хуже. В последней серии первого сезона мальчик пытается следовать «ненасильственной философии» героя Билли, а в итоге всё портит. В серии Freak City Финн угощает сахаром лесного попрошайку, но оказывается, что это злодей, и он превращает нижнюю половину Финна в огромную ногу.
Другой пример «перехода границы»: один из лейтмотивов сериала — научные эксперименты Принцессы Буббльгум. В своих лабораториях она то и дело создаёт новых жителей Конфетного царства. (Самый панически смешной персонаж «Времени приключений» — граф Лемонохват, Лемонгрэб, — тоже ее творение.) Она и сама, будучи главным романтическим объектом интереса Финна (в ранних сезонах), часто оказывается в фокусе больного воображения сценаристов, например, когда ее заставляют быть избыточно жестокой или в той серии, пародирующей «Изгоняющего дьявола», когда в принцессу вселяется дьявол. Но я бы привел здесь более тонкий пример: в упомянутой серии The Enchiridion!, той самой, где Финн и Джейк по поручению Билли собирают драгоценные камни в коронах принцесс, чтобы при помощи книги «Энкиридион» открыть портал в другие миры, мы застаём принцессу Буббльгум за игрой: в огороженном садке резвятся маленькие конфетные существа. Сначала всё хорошо, но вдруг мы видим, как принцесса достаёт ножницы и отрезает одному существу ноги. (Вся сцена идёт медленно и неспешно, без слов.) Потом наблюдает, что будет. Существу не больно, оно просто немного озадачено. Затем принцесса отрезает ноги второму существу и приделывает отрезанные конечности по периметру первого существа, и то начинает кататься по своей песочнице. Вдруг через дырку в потолке падают Финн и Джейк, и серия благополучно продолжается.
Таким образом, «дискомфорт» — это постоянная тональность мультфильма, его стилистический фон. Эмоциональность, «тёрки за жизнь» в духе bro–love, молодёжная тематика, влюблённость Финна, кавайность персонажей — постоянно сталкиваются с жестью, с паническим асбурдом, с угрозой конца света или всеобщего безумия, с онирической лихорадкой параллельных реальностей, с чёрным физиологическим юмором, с вопиющей невменяемостью.
Прямым следствием «эскалации жести», к которой тяготеет каждая серия «Времени приключений», оказываются многочисленные стилистические эксперименты. Одной из первых вещей, которая меня поразила в сериале, было музыкальное оформление. Оно очень оригинально и очень современно. В основном, когда герои не поют очередную няшную песенку о блинчиках и не показывают друг другу, как надо танцевать (пилот начинается с того, что Джейк, медитируя, скачивает из интернета танец), мы слышим обрывки каких–то странных компьютерных сэмплов. Часто встречаются восьмибитные мотивы. В серии первого сезона Ricardio the Heart Guy мы слышим фрагменты оперных арий. Но речь не только о музыке — все выразительные средства используются наполную. В конце серии Rainy Day Daydream создатели экспериментируют с несинхронным наложением реплик. В последней серии пятого сезона Billy’s Bucket List — с эффектом бесконечного наезда (сквозь космос, сквозь сознание Джейка, снова сквозь космос). Нередко пародируется заставка–титр с надписью Adventure Time и пронзающим ее мечом, например, в серии первого сезона Dungeon — где ложка пронзает титр Lunch Time, а затем, в конце, виден титр Newfound Respect («Новообретённое уважение»), отражающий примирение Финна и Джейка.
Не стоит забывать и два блестящих гостевых эпизода, которые были сняты в другой анимационной технике: это серия пятого сезона A Glitch Is a Glitch, где вовсю эксплуатируется лихорадочный компьютерный глитч–арт, и особенно серия шестого сезона Food Chain, созданная японским режиссером (единственная серия, которую я посмотрел два раза подряд с открытым ртом). Для нее даже заставка была переснята.
Впрочем, в удельной массе эпизодов «Времени приключений» важнее даже другой феномен: это серии в той же анимационной технике, но в «альтернативной вселенной» или «альтернативном состоянии». Как правило, такие серии рассказаны от лица других, второстепенных персонажей. Например, весь эпизод представляет собой фанфик, написанный Ледяным королём по мотивам приключений Финна и Джейка (это уже знаменитая серия четвёртого сезона Fionna and Cake, где все гендерные роли поменялись местами). Либо же вводится рамочная история, где короткие байки о персонажах рассказывает некое космическое существо Кьюбер, летящее меж звезд и обращающееся к зрителю напрямую (вторая серия четвёртого сезоная Five Short Graybles и два ее продолжения). Уже была упомянута пародия на нуар в серии BMO Noire, частично разворачивающаяся в фантазии Бимо. Другой пример — серия Thank You, в центре которой — снежный голем, который решает позаботиться об огненном волчонке (Финн, Джейк и Ледяной король лишь несколько раз появляются на заднем плане).
К этому же разряду принадлежит моя самая любимая серия «Времени приключений», которая когда–то повергла меня в ступор: это двадцать пятая серия пятого сезона Lemonhope. В центре сюжета — сын графа Лемонохвата, который боится своего (своих) родителей (к тому моменту их уже двое, оба — отцы) и не хочет возвращаться. Лемонхоуп хочет свободы, но чувство долга постоянно возвращается к нему, приказывая сразиться с деспотом и освободить свой народ. Здесь я опять сталкиваюсь с тем, насколько сложно передать в словах происходящее на экране во «Времени приключений». Скажу только, что серия про Лемонхоупа — как отдельная сказка, своим метафизическим размахом напоминающая «Бесконечную историю» Михаэля Энде. Серия заканчивается песней Принцессы Буббльгум, под которую мы видим путешествие постаревшего Лемонхоупа, прожившего тысячу лет, через опустевшую страну Ууу. Это самый трогательный, самый глубокий момент сериала, где пародийности и жести остаётся минимум, а философичности и прочувствованности — максимум.
Пора вернуться к тому, о чем я писал во вступлении. Какую черту современности открывает абсурдная вселенная «Времени приключений»? Мы живём в эпоху гиперфантазии, то есть инфляции фантазии. Научная фантастика стала нечитаемой или малочитаемой, так как предлагает самоопровергающие пророчества. Прогресс так ускорился, что обгоняет любые прогнозы. Научная фантастика стала жанром жизни. Но то же можно сказать о фантастике вообще. Массовая культура обрушивает на молодых людей океан воображаемых историй. Фантазии ничего не стоят. Настоящей ценностью была бы жемчужина реального в этой бездне фантазий, но ее–то как раз и не найти.
В таком случае сериал Пендлтона Уорда разворачивается в пространстве, где фантазии подменили собой реальность. И, следовательно, сами по себе не являются фантастическими и удивительными. Финн и Джейк живут в фантастическом ландшафте и постоянно рискуют оказаться в очередном онирическом состоянии или параллельном мире, однако занимает их не это, а обычные подростковые проблемы: как приготовить идеальное буррито и подкатить к принцессе.
Джон ДиМаджио, актёр, чьим голосом говорит Джейк, в одном интервью рассказывал, как на первых порах озвучивал реплики своего героя, абсолютно не понимая, что за бред он читает. ДиМаджио заметил, что вслед за своим коллегой считает «Время приключений» «Жёлтой подводной лодкой» нового поколения. Аналогия явно неудачная, но и показательная: психоделика «Жёлтой субмарины» — типично контркультурный феномен, который является однократной, или одноэтажной трансгрессией. Стиль мультфильма про битлов не меняется по ходу сюжета, сам сюжет последователен и построен вокруг одной, хотя и фантастической, интриги. «Время приключений» — продукт эпохи, когда психоделикой уже никого не удивишь. Она — одно из бесчисленных лиц шизофренической цивилизации трансмедийного мегаполиса. И потому сериал должен перейти границу не один раз, в самом начале, он должен выходить из берегов в каждой серии, в каждом эпизоде ставить под вопрос какую–либо условность или какой–либо сюжетный ход. Недостаточно просто абсурда, нам нужна производная абсурда, его ускорение — та самая «жесть», трэш–олимпиада, гонка мультяшных вооружений.
Остаётся вопрос: а зачем нам, родившимся в двадцатом веке, эти высокооктановые конфетно–кислотные откровения? Думаю, затем же, зачем и все остальные откровения. Просто таким таинственным образом в новом времени переродилась вечная мифология. Абсурдонавтика Финна и Джейка отражает роль новизны, роль движения и изменения в двадцать первом веке. Но — и роль человеческих отношений посреди всех этих вирулентных завихрений миров, посреди этого онирического слалома.
Прочитать оригинал поста Павла Шейнина с комментариями читателей коллективного блога d3.ru можно здесь.
Источник