Высоцкий учителей сожрало море лжи

Содержание

Я никогда не верил в миражи
Другие статьи в литературном дневнике:
Высоцкий учителей сожрало море лжи
В. Высоцкий советский поэт или диссидент
Другие статьи в литературном дневнике:

Я никогда не верил в миражи

Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана,-
Учителей сожрало море лжи —
И выплюнуло возле Магадана.

И я не отличался от невежд,
А если отличался — очень мало,-
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.

А мы шумели в жизни и на сцене:
Мы путаники, мальчики пока,-
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто?
Намнем ему бока!

Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С бесстыдством шлюхи приходила ясность —
И души запирала на засов.

И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз,-
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.

Другие статьи в литературном дневнике:

25.10.2015. Тут бродят толпы подвыпившего народа
24.10.2015. Наталья Резник о бездуховности
20.10.2015. Десять мифов об устройстве власти
07.10.2015. Ваше превосходительство, двигайтесь подкупательно
04.10.2015. Я никогда не верил в миражи
03.10.2015. О беспощадности русской орфографии.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Источник

Высоцкий учителей сожрало море лжи

Высоцкий. Я никогда не верил в миражи.

Лирическое я стихотворения ТАК лупцует несчастных, затурканных, приспособившихся прокоммунистов, что ясно, что для себя лично он нашёл сверхвыход – в сверхбудущее.

К 76-й годовщине со дня рождения Высоцкого

Образный смысл – это не художественный смысл.

Накануне 76-й годовщины со дня рождения Высоцкого я был уличён в существующих и не существующих ошибках в одной моей статье (статью читать тут ):

“Нет совершенно никаких оснований утверждать, что лирический герой “одобрял” политику властей в 56 / 68 годах – лирический герой был, безусловно, безразличен к этим событиям <Будапешт не оставил “занозы”), но от безразличия весьма далеко до одобрения” .

Основание у меня было, если процитировать следующую строчку стихотворения:

А Прага сердце мне не разорвала.

Речь о вторжениях советских войск в суверенные страны Варшавского блока: в Венгрию и в Чехословакию.

Гиперболы и про Будапешт, и про Прагу. Поэтические фигуры, так называемые, отступления от нейтрального способа изложения с целью эмоционального воздействия.

Но про Прагу – как-то особенно экзальтированно. Издёвкой попахивает.

Но пора привести всё стихотворение.

Я никогда не верил в миражи,

В грядущий рай не ладил чемодана —

Учителей сожрало море лжи

И выплюнуло возле Магадана.

Но, свысока глазея на невежд,

От них я отличался очень мало —

Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

А мы шумели в жизни и на сцене:

Мы путаники, мальчики пока.

Но скоро нас заметят и оценят.

Намнём ему бока!

Но мы умели чувствовать опасность

Задолго до начала холодов.

С бесстыдством шлюхи приходила ясность

И души запирала на засов.

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы поднять не смея глаз —

Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

Издёвкой гипербола о Праге попахивает, в частности, из-за предпоследней строки стихотворения. Это – почти цитата из стихотворения Блока о начале Первой мировой войны (о его художественном смысле см. тут ). В России ж в первые дни и месяцы был взрыв патриотизма. А Блок, из позиции над схваткой, видел, что это просто хапание, переведённое из экономической политики в войну. (России нужны были проливы Босфор и Дарданеллы, чтоб Германия руками Турции не мешала б вывозу российского хлеба на продажу.)

Вот такими же, как тогдашние патриоты, выглядят “теперь” в глазах лирического героя спустя что-то около 10-ти лет после вторжения в Чехословакию те диссиденты в СССР, что открыто выступили против него (не выступили б – сердце б разорвалось). Их, сторонников социализма с человеческим лицом, в последней глубине их душ тоже вело хапание, которое есть иное выражение главного закона капитализма – максимальная прибыль. Из исторического далёка, теперь, видно, что ничем иным, кроме как сползанием в капитализм, социализм с человеческим лицом не мог быть. А Высоцкому это ясно уже в конце 70-х, перед смертью, когда и написано это стихотворение.

Оно, да, экзальтированное. Высоцкий в нём объясняет причину своей скорой смерти: “Безвременье вливало водку в нас” .

Но это безвременье не только для правых диссидентов (сторонников капиталистического будущего страны) – из-за того, что всё не падает это извращение – советский социализм. Безвременье это и для левых диссидентов (сторонников излечения извращённого социализма самоуправлением) – их уже почти не осталось, левых, а лжесоциализм медленно сползает в проклятое хапание, в капитализм то бишь. И оставшиеся стали перерождаться в правых: коммунизм невозможен. Ни путём правых уклонистов (“Обогащайтесь!”), бухаринцев, ни путём левых (всё – через государство, чуть не военизированное), троцкистов, сожранных “возле Магадана” . В конце 70-х, в экзальтации отчаяния, лирическому герою даже кажется, что он “никогда не верил в миражи” . В коммунизм. Но это залёт, конечно. Он просто в хрущёвский, что наступит-де к 1980 году, “не ладил чемодана” . Потому и о чемодане речь, что близко – через пару десятков лет. И очень точен этот образ: “миражи” . Что такое мираж? – Это “Оптическое явление в ясной, спокойной атмосфере при различной нагретости отдельных ее слоев, состоящее в том, что невидимые, находящиеся за горизонтом предметы отражаются в преломленной форме в воздухе” (Толковый словарь Ушакова) . То есть коммунизм-то, да, будет, но не из этого лжесоциализма. Последний не исправишь. Именно об этом “С бесстыдством шлюхи приходила ясность” . Так оправдывает ли это приспособившихся к лжесоциализму прокоммунистов? – Стоп-стоп, каких приспособленцев? – Тех, кто убежал в себя, в полужизнь. Что “души на засов” . Что живут, “поднять не смея глаз” . Что просто пьют “водку” . Да, уже не “путаники” , да, уже не “мальчики” . Но всего лишь “дети страшных лет России” , лет хапания, которое не остановишь, как ни “шумели в жизни и на сцене” .

Так что “Безвременье” , может, оправдывает? Понять значит простить…

Нет! Оттого и экзальтация.

В конце стихотворения от “я” происходит переход к “мы” . Это так называемая коммутация (см. тут ). Как лжепрятание в научном выступлении в анонимности из-за скромности. Автор ТАКОЕ открыл, что аж стесняется коллег. – Так лирическое я стихотворения ТАК лупцует несчастных, затурканных, приспособившихся прокоммунистов, что ясно, что для себя лично он нашёл сверхвыход – в сверхбудущее. Умереть во имя сверхбудущего коммунизма, как в трагедии: герой умер – идея его остаётся жить в зрителях. – Вот так он и победит безвременье немедленно!

От такого радикализма и экзальтация. Иначе: экзальтация является образом крайнего радикализма прокоммуниста. И она разлита по всему стихотворению. Оглянемся ещё раз. Эти слова крайности, преувеличения повсюду: “миражи” , “рай” , “Занозы” , “сердце разорвала” , “С бесстыдством шлюхи” , “запирала” , “страшных” , “Безвременье” . – Повсюду один и тот же радикальный лирический герой.

И вот я справедливо уличён, что в той статье нет никаких двух лирических героев: 1) 50-60х и 2) конца 70-х годов.

Действительно! Скрытый-то смысл, да, есть (вон, сколько пришлось его прояснять). Но образный смысл, а не художественный. Экзальтацией выражен радикализм. Как в обычном лирическом стихотворении, которое можно счесть произведением прикладного искусства, трактуемого – здесь – как прилагаемое к коммунистической идее. Призванное усиливать совершенно определённое, заранее знаемое, переживание – любовь к коммунизму. (Как не хапанию.)

А художественный смысл, это не от других скрытый смысл, а и от собственного сознания, и не скрытый только подсознанию. Как сознанию подсознание выразить? Словами? Не получится. – Только противоречиями. И этого в данном стихотворении нет. А я ошибался, что есть.

Другое дело, что упрекнувший меня в ошибках, считает, что лирический герой стихотворения есть прокапиталист (единственный-де разумный строй на теперешней земле – капитализм), — прокапиталист, полностью прошедший через перерождение прокоммунистов, что было широко распространено в СССР. И ему, оппоненту, брызгающему слюной горечи и злости на меня, оставшегося прокоммунистом, дорога` экзальтированность Высоцкого, как, мол, тоже полностью переродившегося в прокапиталиста.

Что Высоцкий этим стихотворением облагороживает собственную скорую смерть, будучи именно прокоммунистом, моему оппоненту наплевать и вообще не видно. Наоборот, ему льстит, что есть-де такие трагические герои, сознательно умирающие за капитализм, раз нельзя, как оказалось, дождаться падения советского социализма, не ставшего лучше от того, что перестало пользовать “расстрелы” . Ему, оппоненту, льстит, что так остро – до отказа жить – воспринято прошлое этого социализма от Магадана до Праги и настоящее с “Намнём ему бока” . Ему б хотелось, чтоб смерть страстно злого на советский социализм Галича от, по большому счёту, пьянства, тоже б зачлась как героическая во имя капитализма. И если есть сомнения с Галичем, так вот, пожалуйста: Высоцкий-де уж точно – сам образно сказал. И эти гневливые слова на себя-прежнего, “очень мало” отличающегося от “невежд” , и на себя-теперешнего, живущего до некоторой степени “не поднимая глаз” (во всяком случае остроты Галича себе не позволявщего), вместе с уничижительными словами в адрес коммунизма: “миражи” и негрядущий, по сути, “рай” , – все эти слова очень приятно читать прокапиталисту и думать, что и такой гений, как Высоцкий, есть его, прокапиалиста, единомышленник. Моему оппоненту так радостно, что был и навсегда останется герой, — не ровня ему, оппоненту, который умел “чувствовать опасность” , — такой герой, что аж жизнь свою бросил против ненавистного строя. Насколько ненавистен строй – настолько и экзальтированно стихотворение. И ура ему.

И мой оппонент не прав.

Ибо хапание-капитализм совсем не романтическая штука, чтоб за него умирать.

И глаза оппонента закрываются, что хапание вместе со скрытым восстанием Блока против хапания – гвоздь стихотворения.

Можно даже принять его возражение (а он возразил), что лично он знал слова Блока до того, как читал стихотворение Блока. То есть эти блоковские слова можно применять и не в ассоциации с хапанием. Да что там, я сам, разбирая стихотворение Высоцкого впервые, тоже про Блока ничего не знал.

Так можно и без Блока. Надо просто взглянуть на трагедию духа лирического героя абстрактно: у кого она более, если можно так сказать, трагична? У исторического оптимиста или у сверхисторического оптимиста?

Источник

В. Высоцкий советский поэт или диссидент

Итак, Вам слово, Владимир Семенович.

Высоцкий о советской власти:

Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана, —
Учителей сожрало море лжи —
И выплюнуло возле Магадана.

И я не отличался от невежд,
А если отличался — очень мало, —
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.

А мы шумели в жизни и на сцене :
Мы путаники, мальчики пока, —
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто? Намнем ему бока!

И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.

«И если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла.
А нынче жизнь — проклятая. «

Икона висит у них в левом углу —
Наверно, они молокане,
Лежит мешковина у них на полу,
Затоптанная каблуками.

Кровати да стол — вот и весь их уют,
И две — в прошлом винные — бочки.
Я словно попал в инвалидный приют —
Прохожий в крахмальной сорочке.

Мне дали вино — и откуда оно!
На рубль — два здоровых кувшина,
А дед — инвалид без зубов и без ног —
Глядел мне просительно в спину.

«Желаю удачи!» — сказал я ему.
«Какая там, на хрен, удача!»
Мы выпили с ним, посидели в дыму.
И начал он сразу. И начал.

«А что, — говорит, — мне дала эта власть
За зубы мои и за ноги?
А дел — до черта, напиваешься всласть —
И роешь культями дороги.

Эх, были бы ноги — я б больше успел,
Обил бы я больше порогов.
Да толку, я думаю, — дед просипел, —
Да толку б и было не много».

«Что надобно, дед?» — я спросил старика.
«А надобно самую малость:
Чтоб — бог с ним, с ЦК, но — хотя бы ЧК
Судьбою интересовалась. »
(1966)

Так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез —
На фонарь, на фонарь,
А если воровал —
Значит сел, просто сел,
А если много знал —
Под расстрел, под расстрел.

Думал я, наконец, не увижу я скоро
Лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный, расплывчатый город
Без людей, без людей.

Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.

Высоцкий о КПСС и революционном движении:

Подымайте руки, в урны суйте
Бюллетени, даже не читав, —
Помереть от скуки! Голосуйте,
Только, чур, меня не приплюсуйте:
Я не разделяю ваш Устав!
(1966)

А кто не верит нам,
Тот негодяй и хам.
А кто не верит нам, тот прихвостень и плакса.
Марксизм для нас — азы.
Ведь Маркс не плыл в Янцзы,
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса.

Новые левые — мальчики бравые
С красными флагами буйной оравою,
Чем вас так манят серпы да молоты?
Может, подкурены вы и подколоты?!

Слушаю полубезумных ораторов:
«Экспроприация экспроприаторов. »
Вижу портреты над клубами пара —
Мао, Дзержинский и Че Гевара.

Не разобраться, где левые, правые.
Знаю, что власть — это дело кровавое.
Что же, валяйте затычками в дырках,
Вам бы полгодика, только в Бутырках!

Не суетитесь, мадам переводчица,
Я не спою, мне сегодня не хочется!
И не надеюсь, что я переспорю их,
Могу подарить лишь учебник истории.
(1978)

Высоцкий о Сталине:

Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.

Ну почему же все того.
Как в рот набрали?
Там встретились — кто и кого
Тогда забрали.

И Сам — с звездою на груди —
Там тих и скромен, —
Таких как он там — пруд пруди!
Кого схороним?

Кто задается — в лак его,
Чтоб — хрен отпарить!
Там этот, с трубкой. Как его?
Забыл — вот память!

У нас границ не перечесть:
Беги — не тронем,
Тут, может быть, евреи есть?
Кого схороним?

В двадцатом веке я, эва!
Да ну-с вас к шутам!
Мне нужно в номер двадцать два —
Лаврентий спутал!

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова.
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Высоцкий об НКВД, КГБ и МВД:

Судьба моя лихая давно наперекос,-
Однажды «языка» я добыл, да не донес.
И особист Суэтин, неутомимый наш,
Еще тогда приметил и взял на карандаш.

Он выволок на свет и приволок
Подколотый, подшитый материал,
Никто поделать ничего не смог.
Нет, смог один, который не стрелял.

Я не помню, кто первый сломался, —
Помню, он подливал,
поддакивал,
Мой язык, как шнурок, развязался:
Я кого-то ругал,
оплакивал.

И проснулся я в городе Вологде,
Но — убей меня — не припомню где.

А потом мне пришили дельце
По статье Уголовного кодекса,
Успокоили: «Всё перемелется»,
Дали срок — не дали опомниться.

И остался я в городе Вологде,
Ну, а Вологда —
это вона где.

Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды. »
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, —
Он бы хрен доехал до Вологды!

Нам ни к чему сюжеты и интриги:
Про все мы знаем, про все, чего ни дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю Кодекс уголовный наш.

И если мне неймется и не спится
Или с похмелья нет на мне лица —
Открою Кодекс на любой странице,
И не могу — читаю до конца.

Я не давал товарищам советы,
Но знаю я — разбой у них в чести, —
Вот только что я прочитал про это:
Не ниже трех, не свыше десяти.

Вы вдумайтесь в простые эти строки —
Что нам романы всех времен и стран! —
В них все: бараки, длинные как сроки,
Скандалы, драки, карты и обман.

Сто лет бы мне не видеть этих строчек! —
За каждой вижу чью-нибудь судьбу, —
И радуюсь, когда статья — не очень:
Ведь все же повезет кому-нибудь!

И сердце стонет раненною птицей,
Когда начну свою статью читать,
И кровь в висках так ломится-стучится, —
Как мусора, когда приходят брать.

Мой чёрный человек в костюме сером.
Он был министром, домуправом, офицером.
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых внезапно, без причины.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что живой!»

Я суеверен был, искал приметы, —
Что, мол, пройдёт, терпи, всё ерунда.
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше — никогда!»

Вокруг меня кликуши голосили:
«В Париж мотает, словно мы — в Тюмень;
Пора такого выгнать из России,
Давно пора, — видать, начальству лень!»

Высоцкий о процессах над инакомыслящими:

Суд над Синявским и Даниелем

Вот и кончился процесс,
Не слыхать овацию —
Без оваций все и без
Права на кассацию.

Изругали в пух и прах, —
И статья удобная:
С поражением в правах
И тому подобное.

Посмотреть продукцию:
Что в ней там за трещина,
Контр- ли революция,
Анти- ли советчина?

Но сказали твердо: «Нет!
Чтоб ни грамма гласности!»
Сам все знает Комитет
Нашей безопасности.

Кто кричит: «Ну то-то же!
Поделом, нахлебники!
Так-то, перевертыши!
Эдак-то, наследники».

«Жили, — скажут, — татями!
Сколько злобы в бестиях!» —
Прочитав с цитатами
Две статьи в «Известиях».

А кто кинет в втихаря
Клич про конституцию,
«Что ж, — друзьям шепнет, — зазря
Мерли в революцию. » —

По парадным, по углам
Чуть повольнодумствуют:
«Снова — к старым временам. » —
И опять пойдут в уют.

А Гуревич говорит:
«Непонятно, кто хитрей?
Как же он — антисемит,
Если друг его — еврей?

Может быть, он даже был
Мужества немалого!
Шверубович-то сменил
Имя на Качалова. «

Если это, так сказать,
«Злобные пародии», —
Почему б не издавать
Их у нас на Родине?

И на том поставьте крест!
Ишь, умы колышутся!
В лагерях свободных мест
Поискать — отыщутся.

Есть совет — они сидят, —
Чтоб «сидели» с пользою,
На счету у них лежат
Суммы грандиозные,

Пусть они получат враз —
Крупный куш обломится,
И валютный наш запас
Оченно пополнится.

14 февраля 1966

Высоцкий о рабочем классе:

Мы бдительны — мы тайн не разболтаем,-
Они в надежных жилистых руках.
К тому же, этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем,-
А мы, даст бог, походим в дураках.
Успехи взвесить — нету разновесов,-
Успехи есть, а разновесов нет,-
Они весомы — и крутых замесов.
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.
Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим,
Еще возьмем по полкило на брата.
Свой интерес мы — побоку, ребята,-
На кой нам свой, и что нам делать с ним?
Мы телевизоров понакупали,-
В шесть — по второй глядели про хоккей,
А в семь — по всем Нью-Йорк передавали,-
Я не видал — ребенка мы купали,-
Но там у них, наверно — все о’кей!
Хотя волнуюсь, в голове вопросы:
Как негры там? — Убрали ль урожай?,-
Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
Как с Картером? На месте ли Китай?
«Какие ордена еще бывают?»-
Послал письмо в программу «Время» я.
Еще полно — так что ж их не вручают?
Мои детишки просто обожают,-
Когда вручают — плачет вся семья.
(1978)

Но как убедить мне упрямую Настю?
Настя желает в кино, как суббота.
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.

Ну да, я проникся. В квартиру зайду —
Глядь — дома и Никсон и Жорж Помпиду.
Вот хорошо, я бутылочку взял.
Жорж — посошок, Ричард, правда не стал.

Ну а действительность еще кошмарней, —
Врубил четвертую — и на балкон:
А ну-ка девушки а ну-ка парням
Вручают премии в ООН.

Ну, а потом, на Канатчиковой даче,
Где, к сожаленью, навязчивый сервис,
Я и в бреду все смотрел передачи,
Все заступался за Анджелу Дэвис.

Слышу: «Не плачь, все в порядке в тайге»,
«Выигран матч СССР — ФРГ»,
«Сто негодяев захвачены в плен»,
И «Магомаев поет в КВН».

Я был слесарь шестого разряда,
Я получки на ветер кидал, —
Получал я всегда сколько надо —
И плюс премию в каждый квартал.

Если пьешь, — понимаете сами —
Должен чтой-то иметь человек, —
Ну, и кроме невесты в Рязани,
У меня — две шалавы в Москве.

Произошел необъяснимый катаклизм;
Я шел домой по тихой улице своей,
А мне навстречу нагло пер капитализм,
Звериный лик свой скрыв под маской «жигулей».

Я по подземным переходам не пойду:
Визг тормозов мне — как роман о трёх рублях.
За то ль я гиб и мёр в семнадцатом году,
Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!

Сидели пили вразнобой
«Мадеру», «старку», «зверобой»,
И вдруг нас всех зовут в забой, до одного:
У нас — стахановец, гагановец,
Загладовец,- и надо ведь,
Чтоб завалило именно его.

Он — в прошлом младший офицер,
Его нам ставили в пример,
Он был, как юный пионер — всегда готов,-
И вот он прямо с корабля
Пришел стране давать угля,-
А вот сегодня — наломал, как видно, дров.

Спустились в штрек, и бывший зек —
Большого риска человек —
Сказал: «Беда для нас для всех, для всех одна:
Вот раскопаем — он опять
Начнет три нормы выполнять,
Начнет стране угля давать — и нам хана.

Так что, вы, братцы,- не стараться,
А поработаем с прохладцей —
Один за всех и все за одного».
. Служил он в Таллине при Сталине —
Теперь лежит заваленный,-
Нам жаль по-человечески его.
(1967)

Высоцкий о войне:

Всего лишь час дают на артобстрел.
Всего лишь час пехоте передышки.
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому — до ордена, ну, а кому — до «вышки».

За этот час не пишем ни строки.
Молись богам войны — артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники.
Нам не писать: «Считайте коммунистом».

Я — «Як»,
Истребитель,
Мотор мой звенит.
Небо — моя обитель.
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он — истребитель.

Я — главный. А сзади, ну чтоб я сгорел!
Где же он, мой ведомый?!
Вот он задымился, кивнул и запел:
«Мир вашему дому!»

И тот, который в моем черепке,
Остался один — и влип.
Меня в заблужденье он ввел и в пике —
Прямо из мертвой петли.

Он рвет на себя — и нагрузки вдвойне.
Эх, тоже мне летчик — АС.
Но снова приходится слушаться мне,
Но это в последний раз.

Я больше не буду покорным, клянусь,
Уж лучше лежать на земле.
Ну что ж он, не слышит, как бесится пульс,
Бензин — моя кровь — на нуле.

Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит он, я счастлив, лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но что это? Что?! я в глубоком пике —
И выйти никак не могу!

В мозгу моём, который вдруг сдавило
Как обручем, — но так его, дави! —
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови.

Дрались — худо-бедно ли,
А наши корпуса —
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли —
Рвались, как один, —
И танкисты плакали
На броню машин.

Военный эпизод — давно преданье,
В историю ушел, порос быльем, —
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.

Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов,-
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.

И не остановиться,
И не сменить ноги,-
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!

По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр».

На «первый-второй» рассчитайсь!
Первый-второй.
Первый, шаг вперед! — и в рай.
Первый-второй.
А каждый второй — тоже герой,-
В рай попадет вслед за тобой.
Первый-второй,
Первый-второй,
Первый-второй.

Вы огорчаться не должны —
Для вас покой полезней, —
Ведь вся история страны —
История болезни.

Из воспоминаний Вадима Туманова:
«В один из вечеров мы с Володей приехали к нему домой на Малую Грузинскую, зашли в квартиру, включили телевизор. На экране — обозреватель Юрий Жуков, который всегда это делал примерно так. Из одной кучи писем брал письмо: «А вот гражданка Иванова из колхоза “Светлый путь” пишет. «. Потом из другой: «Ей отвечает рабочий Петров. «. Володя постоял, посмотрел и говорит:
— Слушай, где этих. выкапывают?! Ты посмотри. ведь все фальшиво, и мерзостью несет! (Заметим, что Ю.Жукова Высоцкий должен был хотя бы шапочно, но знать: он возглавлял общество «СССР — Франция» — головную фирму, филиал которой во Франции возглавляла его жена Марина Влади.).
С этого начался разговор о людях, которые нам несимпатичны. Потом он схватил два листа бумаги:
— Давай напишем по сто человек, кто нам неприятен.
Мы разошлись по разным комнатам. Свой список он написал минут за сорок, может быть, за час, когда у меня было еще человек семьдесят. Ходил и торопил меня:
— Скоро ты. Скоро ты.
Процентов 60 или 70 фамилий у нас совпало. Наверно, так получилось от того, что многое было переговорено до этого дня. В списках наших было множество политических деятелей: Сталин, Гитлер, Каддафи, Кастро, Ким Ир Сен. Попал в этот список и Ленин (вспомним, что всего каких-нибудь несколько лет назад, летом 70-го, Высоцкий выразил ему свои симпатии в другой любительской анкете.). Попали и люди в какой-то степени случайные, мелькавшие в эти дни на экране. Что интересно, — и у него, и у меня четвертым был Мао Цзедун, а четырнадцатым — Дин Рид. ».

Известный польский актёр Д.Ольбрыхский, хорошо знавший Высоцкого, в одной из своих книг припоминает любопытный эпизод. Однажды Высоцкий вёз его и других польских актёров по Подмосковью. Путь пролегал мимо дачи Сталина. «»Тут сдох Сталин», – сказал Володя. – «На этой даче умер Сталин», – перевёл я. – «Ты переводи как следует! – взорвался Высоцкий. – Я сказал: сдох!»».

Отношение Высоцкого к Ленину и уровень уважения к нему очень хорошо показывает один из устных рассказов Высоцкого «Три медведя»

Другие статьи в литературном дневнике:

27.04.2011. Гитлер и Сталин близнецы или антиподы
23.04.2011. Договор о нападении
22.04.2011. В. Высоцкий советский поэт или диссидент

Источник